— Сто пятьдесят полумертвых изуродованных созданий, которые мучаются в огне и дыму, это, по-вашему, развлечение?! — негодовала она.
— Это не развлечение, это зрелище, — назидательно бубнила де Терранова, — нравится оно вам или нет, но Его католическое величество считает его наиболее достойным лицезрения, ибо оно возвышает душу, так как позволяет видеть, как очищаются и освобождаются заблудшие от грехов, ереси и демонов, в чьих путах они пребывали. Недомогание Ее величества очень огорчило короля...
— Откуда это известно? Где сейчас Его королевское величество? По-прежнему сидит на балконе?
— Разумеется! Если бы король последовал за королевой, он бы нанес оскорбление Святой инквизиции. К тому же могу вас уверить, что Его королевское величество не одобряет поведения королевы. Королева...
— То, что вы называете поведением, на деле является недомоганием, которое нисколько не зависит ни от воли, ни от желания королевы. И добавлю только одно: оно может оказаться роковым, если Ее величество ждет наследника.
Первая статс-дама поджала свои и без того тонкие губы, и они исчезли с ее лица окончательно.
— Пока нет никаких оснований думать, что Ее величество в положении. В любом случае король не появится у королевы сразу по окончании аутодафе. Сначала он отправится в монастырь Святого Иеронима, чтобы помолиться о спасении своей души и душ тех заблудших грешников, которым было даровано очищение...
— Господи, боже мой! — прошептала Шарлотта, подкладывая еще одну подушку под голову королевы, в то время как Сесиль освобождала ее волосы от украшений. — До чего же дурно пахнет это очищение! Окна плотно закрыты, а запах проникает даже сюда!
Только успела она пожаловаться, как от жаровни поднялся душистый дымок, — служанка бросила туда несколько крупинок благовоний. Пахнуть стало приятнее, но дышать стало совсем уж нечем. Сначала раскашлялась одна дама, потом другая. Дона Хуана приказала открыть окна, что грозило вновь наполнить покои нежелательным запахом с улицы. Однако этого не случилось, жаровни поставили поближе к окну, сквозняк потянул ароматный дым наружу, создав защиту против смрада.
Фрейлины-француженки при приближении камеристок готовы были отойти от кровати, чтобы дать им возможность раздеть и уложить Ее величество, но она прошептала:
— Не уходите! Останьтесь возле меня, даже если вам прикажут уйти!
Сесиль и Шарлотта немного посторонились, но остались стоять на ступеньках лестницы, которая вела вниз, потому что королевская кровать непомерной величины размещалась под золотым балдахином посреди комнаты на большом возвышении. Они не присоединились к придворным дамам в черном, которые стояли неподвижно, как статуи, внизу, выстроившись вдоль стен, опустив глаза и сложив на животе руки. Дона Хуана и ее противница, мадам де Грансей, утомленные бессмысленным спором, молча застыли у витых колонок в изножье кровати.
Наконец королеву раздели и удобно устроили на шелковых простынях. Дона Хуана тут же хлопнула в ладоши:
— Настало время королеве молиться! Прошу вас удалиться из покоев, мадам!
Но мадемуазель де Невиль возвысила голос:
— Ее величество пожелала, чтобы мадемуазель де Фонтенак и я остались с ней. Поэтому мы будем молиться вместе с королевой.
— Я так хочу! — твердо произнесла Мария-Луиза.
Первая статс-дама открыла было рот, желая возразить, но вынуждена была промолчать. Тон Марии-Луизы был поистине королевским, а возражать венценосным особам не подобает. И хотя на ее лице было написано явное недовольство, когда она низко присела, сделав положенный реверанс, однако она не стала возражать и удалилась, а за ней последовали и остальные придворные дамы. Мадам де Грансей, надо сказать, изумилась подобному повороту событий, но об этом свидетельствовала лишь ее слегка вздернутая бровь.
Мария-Луиза приподнялась с подушек и следила за тем, как дамы в черном покидают ее опочивальню. Только когда за ними закрылась дверь, она вновь откинулась на подушки и разрыдалась. И, хотя слезы буквально душили ее, она, наученная горьким опытом, всеми силами старалась сдерживаться, кусая нежный шелк наволочки. Обе ее фрейлины мигом оказались около нее, и Сесиль, подруга детства, ласково обняла Марию-Луизу, шепча ей слова утешения, — так она поступала еще девочкой, когда в горькие минуты пыталась успокоить принцессу. Шарлотта смотрела на них, от всего сердца желая помочь, но не знала, как это сделать. Она почувствовала искреннюю боль при виде отчаяния своей госпожи, вместе с которой проделала столь долгий и трудный путь, приведший ее к одной из достойнейших корон мира, но не подаривший, к сожалению, счастья. Да и какого счастья можно было ожидать от подобного супруга?
Мало-помалу слезы иссякли, Мария-Луиза успокоилась, но по-прежнему прижималась головой к груди обнимавшей ее подруги.
— Для нас не секрет, — тихо и ласково заговорила Шарлотта, — что наша госпожа несчастлива. И это ранит нас в самое сердце, мы отдали бы все на свете, чтобы хоть как-то облегчить ее безутешное страдание...
— Я, кажется, знаю, как это сделать, Шарлотта, — ответила Мария-Луиза. — Я хотела бы, чтобы мой дядя, король Франции, узнал о постигшем меня несчастье и о том, каким на деле оказался брак, который он считал столь выгодным.
— Королева желает, чтобы я вернулась во Францию и отвезла ее письмо? Я сделаю это с величайшей охотой, но у меня нет никакого положения при дворе, и я боюсь, что Его величество король не снизойдет до того, чтобы принять меня.
— Нет, об этом не может быть и речи. Пока вы пойдете и удостоверитесь, что за дверью никого нет и нас никто не подслушивает. А Сесиль принесет мне воды.
— При вашем самочувствии, мадам, вам лучше выпить не воды, а вина «Аликанте», оно принесет гораздо больше пользы Вашему величеству, — заметила Сесиль. — Пусть хоть что-то в этом королевстве пойдет вам на благо!
— Хорошо, я согласна, — вздохнула Мария-Луиза, пытаясь улыбнуться.
Выполнив полученные поручения, обе девушки вновь уселись на большую королевскую кровать поближе к королеве, как она их просила.
— Я действительно хочу написать письмо королю Людовику, — снова заговорила несчастная королева испанская, — но пока не знаю, как это сделать, потому что лишена возможности даже писать.
— Королева испанская не пишет сама писем, потому что у королевы испанской нет ни чернил, не перьев, — забубнила Сесиль, уставившись в потолок и изображая первую статс-даму. — Мало того, королева испанская имеет право писать письма только испанскому королю, а на письма другим лицам она должна получать специальное разрешение. Да и вообще неизвестно, имеет ли право королева испанская уметь писать...
— Так оно и есть на самом деле, ты совершенно права, моя дорогая, — снова, тяжело вздохнув, подтвердила Мария-Луиза. — Для начала вы должны раздобыть для меня чернила, перо и бумагу. Надеюсь, я смогу написать это письмо, которое вам нужно будет со всеми предосторожностями отнести в резиденцию маркиза де Виллара, посла Франции, расположенную на улице Аточа. Там вам нужно узнать, находится ли по-прежнему в Мадриде Франсуа де Сен-Шаман.
