Но Фред даже не смотрит в мою сторону.
На улице по глазам бьет ослепительный свет. Я зажмуриваюсь. Журналисты толпятся неподалеку от дверей, перекрыв дорогу к машине. Длинные металлические стволы их камер на секунду кажутся мне ружьями, и все они направлены на меня.
Они собираются поубивать нас всех.
Телохранители с боем расчищают место для меня, расталкивая стремительный людской поток. Наконец мы добираемся до машины. Я снова ищу взглядом Фреда. На миг наши глаза встречаются над толпой. Фред направляется к радиофицированной полицейской машине.
— Отвезите ее ко мне домой! — кричит он Тони, потом разворачивается и ныряет на заднее сиденье полицейского автомобиля. Вот так-то. Мне — ни слова.
Тони кладет руку мне на макушку и грубо направляет меня на заднее сиденье. Двое из телохранителей Фреда садятся рядом со мной, с оружием наготове. Мне хочется попросить их убрать пистолеты, но у меня, кажется, что-то с головой. Я даже не могу вспомнить, как этих двоих зовут.
Тони включает зажигание, но толпа людей на стоянке запирает нас, словно в ловушке. Тони громко сигналит. Я затыкаю уши и напоминаю себе, что нужно дышать. Мы в безопасности, мы в машине, все будет в порядке. Полиция все уладит.
В конце концов мы трогаемся, медленно пробираясь через расступающуюся толпу. У нас уходит почти двадцать минут на то, чтобы одолеть длинную подъездную дорожку, ведущую от лабораторий. Мы сворачиваем прямиком на Кэмешиал-стрит, на которой скопилось еще больше народу, потом проскакиваем против потока в узкую улочку с односторонним движением. В машине все молчат и смотрят на мельтешение народа на улице: люди в панике бегут, сами не зная куда. Хотя я вижу раскрытые рты и понимаю, что они что-то кричат, сквозь толстые стекла проникает только вой сирен. Как ни странно, это пугает сильнее всего — все эти лишенные голоса, безмолвно кричащие люди.
Потом мы проносимся по такому узкому переулку, что я совершенно уверена: мы вот-вот застрянем в нем. Затем сворачиваем на другую улицу с односторонним движением, на этот раз относительно малолюдную. Мы ныряем под знак остановки и выруливаем влево, в очередной переулок. Наконец-то мы нормально движемся.
Мне приходит в голову идея попробовать дозвониться до матери по мобильному, но, когда я набираю номер, в трубке лишь зуммер неверного соединения. Должно быть, сеть перегружена. Внезапно я ощущаю себя очень маленькой. Система — это безопасность. Это все. В Портленде всегда есть кто-то смотрящий.
Но, теперь, похоже, что система ослепла.
— Включи радио, — говорю я Тони. Он повинуется. В эфире Национальная служба новостей. Голос диктора звучит успокаивающе, почти лениво — он произносит устрашающие слова абсолютно невозмутимым тоном:
— ...пролом в стене... просим всех не паниковать... пока полиция восстановит контроль... заприте окна и двери, не выходите из дома... регуляторы и все правительственные служащие объединили свои усилия...
Внезапно голос диктора обрывается. Слышен лишь треск помех. Тони крутит верньер, но из динамиков несется лишь невнятный гул и пощелкивание, сплошной белый шум. Потом внезапно раздается другой голос, чрезмерно громкий и настойчивый:
— Мы возвращаем себе город. Мы возвращаем свои права и свободу. Присоединяйтесь к нам. Разрушайте стены. Разрушайте...
Тони резким движением выключает радиоприемник. В машине повисает звенящая, оглушительная тишина. Мне вспоминается первая атака террористов, когда в десять утра мирного, обыденного вторника в Портленде одновременно прозвучали три взрыва. Я помню, я тогда находилась в машине. Когда мы с матерью услышали по радио сообщение, мы сперва не поверили. И не верили, пока не увидели дым, затягивающий небо, и хлынувший мимо нас поток людей, и пепел, падающий сверху, словно снег.
Кассандра сказала, что Фред допустил эти нападения, чтобы доказать, что заразные существуют, и продемонстрировать, что они чудовищны. Но теперь чудовища здесь, за стенами, они снова на наших улицах. Я не могу поверить, чтобы он позволил этому произойти.
Я должна верить, что Фред все исправит, даже если для этого придется убить их всех.
Наконец мы выбираемся из хаоса и толпы. Теперь мы находимся неподалеку от Камберленда, где прежде обитала Лина, в тихо ветшающей жилой части города. В отдалении начинает выть сирена на старой каланче в Манджой-Хилл, вклинивая свои печальные ноты в промежутки между воем сигналов тревоги. Мне хочется, чтобы мы вместо дома Фреда поехали к нам домой. Мне хочется свернуться клубком на своей кровати и уснуть. Мне хочется проснуться и обнаружить, что все сегодняшние события — не более чем кошмар, просочившийся сквозь исцеление.
Но мой дом больше не мой. Хотя священник и не завершил объявление, я уже официально замужем за Фредом Харгроувом. Теперь ничто не будет прежним.
Влево, на Шермана. Потом вправо, в очередной переулок, выводящий нас в парк. Когда мы доезжаем до конца аллеи, кто-то выскакивает нам наперерез, размытое серое пятно.
Тони вскрикивает и жмет на тормоза, но поздно. Я успеваю заметить потрепанную одежду и длинные спутанные волосы — заразная! — прежде чем удар сбивает ее с ног. Она, вращаясь, пролетает по капоту — на секунду напротив лобового стекла словно возникает ветряная мельница — и снова исчезает из вида.
Ярость вздымается во мне, внезапная и пугающая и ее острый пик прорывается сквозь страх. Я подаюсь вперед с криком:
— Это одна из них, одна из них! Держите ее! Тони и других охранников не надо просить дважды. Они мгновенно вылетают на улицу с пистолетами на изготовку, оставляя двери машины распахнутыми. У меня дрожат руки. Я сжимаю кулаки и откидываюсь на спинку сиденья, пытаясь успокоиться. Теперь, когда двери открыты, я слышу вой сирен более отчетливо, а еще — звуки стрельбы, словно отдаленный грохот океана.
Это Портленд, мой Портленд. В эту минуту ничего больше не имеет значения: ни ложь, ни ошибки, ни обещания, которые мы не сдержали. Это мой город. На мой город напали. Ярость усиливается.
Тони рывком поднимает девушку на ноги. Она отбивается, хотя противники превосходят ее численностью и силой. Ее лицо закрыто упавшими волосами, и она пинается и царапается, как животное. Возможно, эту я убью сама.
Лина
К тому моменту, как я добираюсь на Форест-аве-ню, звуки боя постепенно стихают — их поглощает пронзительный вой сирен. Время от времени я вижу то чью-то руку, вцепившуюся в занавеску, то круглый глаз, глядящий на меня и быстро исчезающий. Все позапирались и сидят по домам.
Я иду, опустив голову, иду как можно быстрее, невзирая на то, что лодыжка болит, если наступить неудачно, прислушиваюсь, не раздастся ли шум приближения наряда полиции или патруля. По мне сразу видно, что я из заразных, ошибиться невозможно: я в старой, забрызганной грязью одежде, мое ухо до сих пор в потеках крови. Как ни удивительно, на улицах никого. Должно быть, силы безопасности сейчас заняты в другом месте. В конце концов, здесь самый бедный район. Несомненно, город не считает, что этим людям нужна защита.
