Девушка открыла глаза. На месте мага Герасима увидела только чёрную лужу. Видно, он действительно был чёрным магом. А от таких не остается ничего. Но вот Дракон…
Рина кинулась к нему. Он лежал навзничь, раскинув лапы. Когти на чёрных толстых пальцах были выломаны и висели обрубками. Рина боялась даже предположить, кто пришёл на её защиту. Она беспомощно провела рукой над телом и увидела, как спадают чары облика. Перед ней лежал… Глеб.
— Она сказала: «Жаль мальчика… Такой самоотверженный, добрый, отзывчивый. Масса достоинств. Но всех их перекрывает только одно: он — Глеб, а не Доминик», — прошептал Глеб.
— Кто сказал? — не поняла Рина, вытирая ему лоб.
— Твоя учительница музыки. Но почему?! Ведь я — такой же, как он. Его двойник. У меня всё — его. Вот и умираю за него…
И тогда Рина заорала:
— Тот!
Она звала не Доминика, потому что понимала, что бог Тот могущественнее Дракона. Потому что изо всех сил не хотела, чтобы Глеб умирал. Потому что, если бы не знала Доминика, точно влюбилась бы в Глеба… Потому что…
Голос прозвучал со скалы:
— Закрой глаза, девочка! И держи его за руку. Крепче. Я выну вас из картины.
Голова закружилась. Словно она падала вниз. Ожил страх высоты. Но её подхватили.
Отец держал её на руках. Рядом молодой Тот склонился над Глебом.
— Он умер?! — закричала Рина.
— Тише! — приказал Тот. — Он придёт в себя. Ведь всё это происходило не в Яви, а в Нави. В наваждении, навеянном картиной.
— А маг? Неужели и он оживёт?
Отец тихонько приобнял Рину:
— Нет. Ему уже не ожить. Ведь мы не вынули его из картины. Он останется в Нави.
— А где Доминик? — не унималась Рина.
— Тише! — скривился Тот. — Ему надо поспать после обряда.
— Так вы сделали, что нужно?
— Конечно, девочка. — Глава Братства усмехнулся. — Мы же Хранители Времени. Мы всегда успеваем сделать свою работу.
— Если бы не успели, — проговорил отец, — не смогли бы достать вас из картины. Вы остались бы там навечно.
— Тише же! — одёрнул их Тот. — Дайте Доминику покой.
И только тут Рина увидела, что на циновке лежат двое — Глеб и Доминик. Оба высокие, стройные, черноволосые. Но ведь она не виновата, что один — Глеб, а другой — Доминик…
Она тоже опустилась на циновку.
— Поспать бы… — проговорил Тот, сев рядом.
Его спина снова искривилась, глаза потухли, руки затряслись в старческом тремоло. Видно, молодой облик давался ему с трудом.
Но застучали барабаны. Загудели непривычно и надтреснуто вступившие трубы.
— Люди празднуют встречу рассвета и бога солнца Ра, — прошептал Тот.
— И ещё, слышишь трубы? — проговорил отец Гермес. — Они оплакивают кончину бога Тота.
— Придётся выйти и сказать, что бог жив.
Тот поднялся и распрямил спину. Конечно же бог всегда молод. Даже если ему и тысячи лет.
Рина смотрела, как они шагнули в темноту земляного коридора. Послышались взволнованные крики. Потом уже вопли. И люди где-то там, на пожарище, закричали:
— Бог Тот жив!
— Гермес Трисмегист жив!
— Наши боги живы и они с нами!
Разбуженный, Доминик выплыл из сна и озверело вскочил:
— Почему такой ор?!
— Люди радуются, что их жизнь входит в привычное русло, — проговорила Рина. — С их богами. С их временем.
— Значит, мы всё починили! — благодушно потянулся Доминик и узрел Глеба. — Ловец?! Опять как неживой!
— Тот сказал, что он придёт в себя, — прошептала Рина и обняла Доминика.
И в этот момент забили барабаны, завыли трубы. Но громче всех прямо в голове запищали противные комары. «Опять?! — ахнула Рина и крепче сжала Доминика. — Новый переход во Времени?! А ведь сказали, что починили…»
XVI
Зачарованный город: Волшебный Замок и маяк под звёздами
Время — это только фантазия. На самом деле, если вдуматься, ещё ничего не произошло в прошлом и ничего не произойдёт в будущем. Всё происходит в настоящем. А всё, что случилось в прошлом, на самом деле, когда происходило, было настоящим. Теперь же прошлое существует только воспоминанием. Но ведь воспоминание — это опять же событие в настоящем. Так же и будущее — это только предсказания. Но и они создаются «в сегодня», а значит, тоже — продукт настоящего.
Отсюда парадоксальный вывод — для каждого конкретного человека всё происходит только в настоящем. Так не стоит ли перестать жалеть о прошлом и беспокоиться о будущем? Людям кажется, что они отдают необходимую дань прошедшему или заботятся о своём будущем. Но на самом деле они просто нагружают негативом настоящее Время, потом ещё и удивляются, что жить так тяжело.
Из глубин Интернета
Рина сидела на плетёной садовой скамейке. Вроде должно быть жестковато, но оказалось, что на скамью кем-то заботливо наброшен толстый и мягкий ковёр. Доминик тихо посапывал. Голова его покоилась у Ринки на коленях, и девушка машинально гладила волнистые чёрные волосы.
Идиллия!..
Вокруг светило тёплое, но уже не жаркое солнце. День лениво клонился к закату. Подлетела бабочка — разноцветная, радостная. Покрутилась вокруг и села на… щёку Доминика. Дракон проснулся. Изумлённо покосился на нечто крохотное и разноцветное, но тут же смахнул приставучее чудо. Бабочка не обиделась. Она взлетела и понеслась вдаль. Доминик сел, одной рукой всё ещё потирая щёку, словно бабочка могла его укусить, второй, притягивая к себе Ринку, будто та могла исчезнуть.
Теплынь. Нега. Счастье…
Ринка подняла голову к небу. Там, в голубизне, стояли облачка — беленькие, словно только что нарисованные. На садовой дорожке никого не было.
— Доминик… — начала Рина. И с первым звуком её голоса другие звуки наполнили тишину аллеи. Словно, произнеся звук, Рина включила его в реальность. Откуда-то послышалась тихая музыка, долетел нежный смех. А вот — торопливые шаги и возглас:
— Да вот же они!
Почтенная старушка невысокого росточка, с белыми букольками, в платье с кринолином по моде середины XVIII века любовно рассматривала Ринку. На Доминика она только покосилась. Но Ринке улыбалась и протягивала ручки:
— А ты красивая девочка, дорогая! Я так горжусь тобой. Конечно, я горжусь всей своей роднёй в будущем, но ты мне нравишься особо. Неужели ты меня не узнаешь? Я твоя прапра, ох, не знаю сколько ещё раз пра, но бабушка — Мари Лепренс де Бомон. А его узнаёшь?
Старушка провела ручкой рядом со скамейкой, и прямо из-под земли выросло небольшое гранатовое деревце. Ещё миг — и на нём распустился Аленький цветочек. Один. Зато огромный, почти с кулачок старушки, которая сорвала его и протянула Рине.
