Уверен, что на помощь моей питомице пришёл отец Астольф. Я
увидел его на носу первой лодки — он молился на коленях; по его морщинистому
лицу обильно текли слёзы. У руля сидел капитан.
Второй шлюпкой командовал Гарри Логан, рядом с которым
стояла моя девочка.
Я сел ей на плечо, а она едва на меня покосилась. Только
пробормотала: «А, это ты». Полагаю, Летиция и не заметила моего отсутствия,
очень уж была потрясена.
Ирландец же оглядывал следы побоища взглядом человека
бывалого.
— Не при мсье Кабане будь сказано, пушкари — худшие грешники
на свете, — сказал он, когда мимо проплыл издырявленный кусок борта. — Метким
картечным выстрелом можно за раз отправить на тот свет два десятка людей. А
хуже всего, что артиллерист никогда толком не знает, сколько душ он погубил на
своём веку. Всем канонирам суждено гореть в аду, уж это точно. Я, конечно, тоже
убийца, но по крайней мере твёрдо помню каждый свой грех.
— Я помню. Вы говорили, что угробили семнадцать душ, —
сказала Летиция.
— Восемнадцать, мой дорогой Эпин. Восемнадцать. Однако перед
Богом я почти чист, ибо произвёл на свет семнадцать новых душ. Когда Лиз из
Сен-Мало разродится, счёт выравняется. А в Форт-Рояле мной посеяно ещё
несколько семян. Коли они взошли, как предусмотрено природой, то я уже квит или
даже в плюсе. В прежние века церковь продавала индульгенции. За деньги можно
было искупить любой грех, хоть бы даже смертоубийство. Это, конечно,
неправильно. Единственное возможное извинение за столь тяжкое прегрешение —
дать новую жизнь вместо отнятой, — с глубоким убеждением заключил рыжеволосый
философ.
— Если убил для защиты, это грех простительный, — неуверенно
молвила Летиция. Я понял, что она опять вспомнила застреленного разбойника с
большой дороги.
— Почему только для защиты? Убивать можно из разных
соображений. — Логан удивился. — А если человек тебе здорово мешает? Или,
прикончив кого-то, можно получить солидную выгоду? Но в случае корыстного или
заранее задуманного убийства я всегда расплачиваюсь авансом. — Он с важностью
поднял палец. — Чтоб не становиться должником у Всевышнего по столь опасному
поводу. Не хватало ещё угодить в чистилище из-за собственной
непредусмотрительности! Сто или двести лет лизать раскалённые сковородки? Слуга
покорный!
Вдруг Летиция прервала его.
— Вы что!? — закричала она Дезэссару. — Надо подбирать
людей! Места не хватит!
Дело в том, что на соседнюю лодку, подцепив багром,
затаскивали сундук, приплывший с какого-то из погибших кораблей.
Но людей до нас добралось совсем немного. На обе лодки мы
подняли всего шестнадцать человек, сплошь одних испанцев. Все они были не в
себе после перенесённых ужасов, а одному акула откусила ногу до колена. Летиция
наложила жгут, но поздно — бедняк потерял слишком много крови и вскоре испустил
дух. Последними его словами была благодарность. «Благодарю Тебя, Мадонна, что
моё последнее пристанище будет в земле, а не в кишках мерзкой твари», — молвил
он слабым голосом. Уж не знаю, почему внутренности червей предпочтительней
акульей утробы, но коли это соображение утешило умирающего, тем лучше.
Шлюпки чуть не касались воды верхушками бортов — столько
было подобрано ящиков и тюков со всякой всячиной.
Дезэссар велел поворачивать к берегу, а я поднялся вверх,
чтобы почтить место сражения, пока ветер и волны не стёрли с поверхности моря
следы кровавой драмы.
Луч почти скрывшегося за горизонтом солнца что-то очень уж
ярко блеснул на поверхности моря. Я кинул в ту сторону взгляд — и вскрикнул.
На обломке салинга, запутавшись в разорванных вантах, лежал
покойник в белой батистовой рубашке, сквозь ворот которой сверкала золотая
цепь.
Это был он, он!
Я ринулся вниз.
Взрыв пощадил его черты. Лорд Руперт был прекрасен и в
смерти. Даже струйки крови, вытекшие изо рта, ушей и ноздрей, не портили
красоты этого удивительного лица.
Я скорбно сел подле мертвеца, погладил его мокрые волосы
крылом. И вдруг увидел, что его грудь вздымается.
Боже, что со мной сделалось!
Я так орал и метался, что Летиция, занятая уходом за
ранеными, оглянулась в мою сторону.
— Капитан, вон ещё один! — крикнула она. — Может быть, он
жив! Подберите его, у вас в шлюпке остаётся место!
Дезэссар сварливо ответил:
— Вы хотите, чтоб мы перевернулись?
Но потом, видно, заметил золотой медальон и велел подгрести
ближе.
— Это моё, все слышали? — объявил он. — Я заметил труп
первым! Моя личная добыча!
Протянул руку, отпихнул меня и сорвал цепочку.
— «Mermaid»
[31]
— прочитал он. — Значит, англичанин.
Подплыла вторая лодка. Логан сказал:
— Это, верно, и есть тот богач, владелец «Русалки». Жалко,
что сдох. Можно было бы взять хороший выкуп.
— Да он дышит! — воскликнула тут моя умница. — Ну-ка,
ребята, берите его!
— Дышит? — Дезэссар быстро проговорил: — Первым до него
коснулся я, а значит, он мой. Все свидетели! По уставу, всякая добыча, взятая
прямо из воды, принадлежит захватившему, а не судовладельцу и не короне!
— Осторожней, у него могут быть переломаны кости, — велела
матросам Летиция.
На берегу Летиция осмотрела пленника. Кости были целы, раны
не зияли, но он был недвижен и без сознания.
Я слышал, как францисканец, стоявший рядом и перебиравший
чётки, тихо сказал:
— Contusio.
Девочка неуверенно оглянулась на него. Лечение контузий она
ещё не проходила.
— Что надо делать? — спросила она, отведя капеллана в
сторону. — Этот человек умрёт?
Я прыгал за ними по земле и подслушивал, затаив дыхание.
— Этот род сотрясений, равно как и его врачевание, наукой
мало изучены. Бывает, что контуженный испускает дух, не очнувшись. Или,
пролежав сколько-то часов или даже дней, приходит в себя, словно ничего не
случилось. Рекомендуется полный покой и неотступное наблюдение. Человек в таком
состоянии иногда захлёбывается рвотой или даже слюной. Лучше от больного не
отходить.
— И это всё?
— Нет, конечно. Главное — молиться об исцелении и уповать на
волю Божью.
