Летиция думает: «Ты надеешься, что меня по дороге прикончат
разбойники. Или что мы не сможем вернуть долг. И тогда твоя мечта осуществится.
Теофельс станет твоим. Бр-р-р! Но год — это так много! За это время я умру, но
вызволю отца. И если вызволю, он сумеет добыть денег. А если умру, наплевать.
Пускай здесь живут дети Беттины».
Продолжение беседы досмотреть (верней сказать, довспомнить)
я не успел, ибо моя питомица вдруг вскочила, подошла к окну и стала смотреть
туда, куда я указывал ей минуту назад — на корабельные мачты.
— Господи, ну конечно! — прошептала она. — Где-то там стоит
мой корабль. Я поплыву на нём сама! Ничто меня не остановит!
Умница! Сообразила!
В течение нескольких минут она ходила по комнате и сама с
собою разговаривала, но беззвучно, лишь шевеля губами, поэтому я не знал, какое
направление приняли её мысли. Потом снова села к столу и начала писать письмо.
Тут уж я не растерялся. Перелетел к ней под локоть, стал смотреть, как на
бумагу ложатся строчки. Время от времени Летиция задумывалась и рассеянно
трепала меня по хохолку. Это было чертовски приятно.
Писала она Беттине, по-английски — на языке пансионных лет.
Пока досыхали чернила, я проглядел написанное ещё раз и остался вполне доволен
содержанием. Непонятен мне остался только один пассаж:
«Будь здорова, крепка Духом и не унывай, насколько это
возможно в твоём Положении. Пусть дорогие мне Стены служат не только Убежищем
твоему бедному Телу, но и Опорой твоей кроткой Душе. Таково моё тебе
Благопожелание, и больше, памятуя о своём Обещании, не коснусь сего грустного
Предмета ни единым Словом».
Это требовалось разъяснить.
Я прикрыл глаза и увидел продолжение сцены у пылающего
камина. Но теперь речь держала Летиция, а герр Мёнхле смиренно слушал.
— Дорогой братец, — язвительно говорила она, — я приму твою
великодушную помощь, но с некоторыми условиями. Ты получишь Теофельс в заклад,
однако в течение года жить здесь будет твоя супруга, а ты не будешь иметь права
даже переступить порог замка.
Комммерцсоветник в первое мгновение просиял — его мечта была
близка к осуществлению. Потом заморгал, разинул рот.
— А… а как же исполнение законных супружеских прав? Хотя бы
раз в неделю, по субботам?
Летиция рассмеялась — надо признать, очень недобро.
— Пока Теофельс мой …… под крышей фон Дорнов ты не будешь.
Я был эпатирован вульгарностью использованного ею глагола.
Грубыми словами меня не удивишь, я старый морской бродяга. Но ведь это девица
из благородной семьи, воспитанница английского пансиона!
Год спокойной жизни вдали от постылого муженька — вот прощальный
подарок, который Летиция сделала своей дорогой подруге.
Глаза Иеронимуса Мёнхле сверкнули злобой, вечно мокрый нос
издал хлюпающий звук, но кузен стерпел и смиренно развёл руками. Унизительное
условие было принято.
Ещё я не понял, что означает подпись Your most loving and
assured Friend Ėpine:
[17]
«Ėpine» по-французски значит «колючка». Но
потом перевёл это слово на немецкий — вышло «Dorn» — и даже не стал рыться в
памяти. Сам сообразил: не иначе, старинная пансионская кличка. С такой фамилией
и с таким характером, как у моей подопечной, франкоязычные соученицы из
фландрских семей должны были прозвать её именно так.
Заклеив письмо сургучом и оттиснув свою печатку, Летиция тут
же написала второе письмо, короткое и деловое. Она извещала «высокоуважаемого
мессира Лефевра», что нынче в девятом часу вечера посетит его, дабы обсудить
условия сделки и познакомиться с капитаном Дез Эссаром.
Тон письма был сух и повелителен — так пишет исполнителю
требовательный заказчик.
Положительно, я восхищался своей медноволосой питомицей!
Глава 5
Деловой разговор
— Итак, вы предлагаете мне нанять корсарский корабль, —
сказала она, особенно подчеркнув слово «нанять».
Я, признаться, не понял, зачем, но Лефевр что-то учуял и
внёс поправку.
— Если быть точным, мадемуазель, я предлагаю услуги одного
из моих кораблей, с моим капитаном и моим экипажем, чтобы выручить из плена
вашего батюшку.
К вечеру похолодало, с моря подул холодный ветер, и высокие
окна роскошного кабинета были закрыты, а в камине пылал огонь, но арматор зябко
ёжился, а Летиция, наоборот, разрумянилась. Сразу было видно, кто тут наседает,
а кто пятится.
— Я и не говорю, что покупаю ваш корсарский корабль. Я его
нанимаю. Не так ли?
Кажется, я начал догадываться о причине её настойчивости, и
от удовольствия слегка чихнул. Чихать очень приятно. Живя с штурманом Ожье, я
пристрастился нюхать табак. Клянусь, это одно из милейших занятий на свете. Но
с госпожой де Дорн от этого невинного наслаждения придётся отвыкать, ничего не
поделаешь…
Француз покосился на меня.
— Вы так экстравагантно смотритесь с попугаем на плече. Но,
может быть, пересадим птицу в клетку, чтобы она не мешала деловому разговору? —
Он показал на большое золочёное сооружение из проволоки, стоявшее на отдельном
столике. Туда-то, очевидно, этот выжига и намеревался меня засадить, когда
давеча предлагал сорок ливров. — Не угодно ли?
— Не угодно, — отрезала моя новая питомица, и я благодарно
сжал её плечо когтями.
Когда она под покровом темноты отправлялась на встречу с
арматором, оставила меня в номере. Но я, конечно, не мог пропустить такое
событие. Я открыл клювом оконную раму, слетел на улицу и спланировал Летиции на
плечо.
Она не рассердилась, даже обрадовалась.
— Кларочка, ты хочешь со мной? Отлично, а то я немножко
трушу.
Но если она и побаивалась хитроумного судовладельца, в
разговоре это никак не проявлялось.
— Отчего же вы не хотите признать очевидный факт? — с
нажимом повторила она. Лефевр промямлил:
— Не понимаю, о чём тут говорить. Ну да, разумеется. Вы
нанимаете судно.
— Отлично. Я нанимаю корсарский корабль. Это во-первых.
Теперь второе: я нанимаю корсарский корабль.
Браво, девочка! Так держать!
— Да, у корабля есть королевский патент на корсарский
промысел, а на борту, согласно правилам будет писец морского министерства. Но
что с того?
