Ты самая добрая, щедрая и самоотверженная женщина на свете.
Но самоотверженность, когда её слишком много, из добродетели превращается в
грех. Любое достоинство, будучи избыточным, оборачивается своею
противоположностью. Жертвовать собою ради других без остатка означает расточать
собственную жизнь, а ведь она бесценный Дар от Господа!
Ах, Беттина, поверь мне! И женщина может вырваться из пут
судьбы. Это даже не так трудно, Нужно лишь преодолеть страх и твёрдо знать:
главный твой долг не перед кем-то или чем-то, а перед самой собою. Растоптать
собственную жизнь — худшее из преступлений в глазах Всевышнего.
Меня торопят, времени больше нет.
Не сомневаюсь, что сундуки, набитые золотом и серебром,
пригодятся тебе больше, чем мне. Этих богатств довольно, чтобы обеспечить
свободу сотне, а то и тысяче таких, как ты. Мне же ничего не нужно. Свобода у
меня теперь есть. Такая, о которой мы мечтали когда-то детьми, помнишь?
Ты, верно, думаешь, что путь к свободе полон непреодолимых
препятствий? Ошибаешься. Вот что надобно сделать: заложи свои драгоценности,
чтобы хватило средств на дорогу; найми верного и толкового слугу, а лучше двух
или трёх; садись в карету и ни в коем случае не оборачивайся! Дорога сама
поведёт тебя. Ты сядешь на корабль, приплывёшь в указанное место, отыщешь
пещеру, а в ней тайник. Только и всего.
Святой Маврикий, покровитель тех, кто не оглядывается назад,
поможет тебе.
Прощай, моя милая, и будь счастлива.
Твой самый любящий и верный друг Эпин»
Всё вплоть до подписи Your most loving and assured friend
Ėpine, было написано той же рукой, что первое письмо. Только внизу, явно
другим почерком, кто-то приписал по-немецки: «Первая страница, где карта и
рисунок, сожжена в день святой великомученицы Прасковьи во избежание соблазна».
Буквы крупные и круглые, чернила более густого оттенка. В одном месте они
расплылись, словно на бумагу капнула слеза.
— Кто этот Эпин? — воскликнул Фандорин и перевернул листок,
но на обороте ничего не было. — В каких он был отношениях с Беттиной Мёнхле?
— Я тоже гадала, гадала, — вздохнула тётя, — но, боюсь, мы
никогда этого не узнаем. Полагаю, друг детства, кузен, но вряд ли возлюбленный.
В обоих письмах чувствуется искренняя приязнь, но не страсть. К тому же вряд ли
в семейном архиве фон Теофельсов стали бы хранить любовную переписку замужней
дамы. Я выяснила, эта Беттина между 1704 и 1720 годом произвела на свет
одиннадцать детей.
— Значит, искать свободу она не отправилась… Да ещё
уничтожила первую страницу. Приписка, наверное, сделана её рукой?
— Да. Там в папке есть ещё несколько писем фрау Мёнхле.
Почерк тот же.
Николас ещё раз пробежал глазами последнюю строчку.
— Странный поступок: сжечь половину письма, причём именно
ту, по которой можно отыскать сокровище. Зачем, почему? На одной считалке
далеко не уедешь.
Синтия улыбалась — у неё было время поломать голову над этим
естественным вопросом.
— Здесь удивительно не только то, что она уничтожила
страницу, но и то, что сочла необходимым написать об этом.
— В самом деле! Что бы это могло значить? Постойте-ка, я
сам. — Фандорин потёр лоб, попытавшись представить себе Беттину Мёнхле.
Добрая, щедрая, самоотверженная. Отказавшаяся от соблазна
свободы и уронившая слезу по этому поводу. Не любившая своего коммерцсоветника,
но родившая ему одиннадцать детей…
— Господин Мёнхле, судя по сохранившимся сведениям,
разбогател на ссудных операциях. Легко предположить, что он был человеком
алчным. Если бы нашёл в бумагах супруги письмо с ключом к сокровищу,
обязательно ринулся бы на поиски. Беттина этого не хотела, потому и сожгла
первую страницу, где, вероятно, подробно разъяснялось, как отыскать пещеру.
Приписка предназначена мужу: мол, не ищи, всё равно не найдёшь. А вторую
страницу фрау Мёнхле сохранила, ибо речь там в основном о чувствах, Должно
быть, Эпин был ей очень дорог…
— Умник ты мой, — похвалила Синтия. — Я тоже пришла к этому
выводу. Правда, не так быстро.
— И главный вопрос, самый увлекательный. Сокровище.
Представляю, как бесился коммерциенрат — или его потомки, когда в конце концов
наткнулись на этот документ. — Фандорин сокрушённо вздохнул. — Очень вероятно,
что и поныне в какой-то неведомой пещере пылятся сундуки с золотом и серебром.
И никто никогда не найдёт к ним дороги…
— Ты бы, может, и не стал искать. — Мисс Борсхед с
осуждением покачала головой. — Ты бы отступился. Потому что в тебе, Ники, мало
характера.
Выпад Николас пропустил мимо ушей, а вот интонация, с
которой произнесены эти слова, его заинтересовала.
— Вы думаете, клад можно найти? Но как к этому подступиться?
Тут же нет никаких зацепок!
Она торжествующе поглядела на племянника снизу вверх.
— Ты безнадёжно отстал от жизни, Ники. На свете существует
интернет.
— И что же вы сделали?
— Самую элементарную вещь. Я зарегистрировалась на всех
существующих форумах кладоискателей, — с гордостью сообщила она.
— Вы?
Представить себе мисс Борсхед, чатящуюся с обитателями
полоумных кладоискательских форумов, было трудно. Однако тётя истолковала
удивление Николаса по-своему.
— Не под своим именем, конечно. Это было бы неприлично. Я
взяла ник. Ты знаешь, что такое «ник»? — Он нетерпеливо кивнул. — Красивый ник,
из письма. «Юзер Эпин», вот как я там называюсь. — Мисс Борсхед приосанилась. —
И картинку приделала: аристократический молодой человек в парике, с тростью.
Пришлось её разочаровать.
— Ничего особенно красивого и тем более аристократичного в
имени Ėpine нет. По-французски это значит «колючка».
— Да? Ну вот видишь, и тут я ошиблась, как с городом С.-М. —
Но обескураженной Синтия не выглядела, совсем наоборот. — В этой связи вот тебе
урок на будущее, мистер всезнайка: иногда ошибка приводит к цели быстрее, чем
учёность и логика.
— Что вы хотите этим сказать?
— На всех форумах я разместила один и тот же вопрос: «не
находили ли за последние 300 лет в Сен-Морице или его окрестностях, в пещере,
большой клад, состоящий из сундуков с золотом и серебром?» Я ведь думала, что
речь идёт о швейцарском Сен-Морице.
— И что?
