– Спасибо, Женя, – благодарно сказала Тоня. –
Мы уже сами почти все сделали. Вот только… Женя, если вы мне рецепты своего
печенья чудесного дадите, я вам буду очень, очень благодарна.
– А, рецепты! Да что ж рецепты? Ерунда, ей-богу, скажу,
конечно. А лучше бумажку какую дайте, я и запишу.
– Да, да, сейчас найду листок… Садитесь к окну. Только
осторожнее, тут на газете осколки лежат, у нас… у нас зеркало разбилось.
– Ничего, я подвину. В общем, записывайте, Антонина
Сергеевна.
Тоня достала ручку и бумагу и присела напротив охотника. Она
почувствовала себя гораздо лучше. В мужичке, несмотря на его нелепую внешность,
чувствовалась такая уверенность, которая действовала на нее успокаивающе.
– Значит, первое, то, которым в последний раз угощал.
Оно с гречишным медом.
– А, так вот почему такой привкус был!
– Угу, от меда. Кстати, у Степаниды Семеновны полный
поднос дома стоит, забыл захватить, а то угостил бы вас.
– Я все равно к ней попрощаться зайду, – грустно
улыбнулась Тоня, – так что если захотите – угостите. Вещи вот только
соберу и зайду.
– Ну и славно. Значит, мед берете и масло и все вместе
в кастрюльке на паровой бане подогреваете…
Сашка вышел из комнаты, когда остальные еще сидели за
столом, и накинул теплую куртку. Когда он натягивал сапоги, в коридор выглянул
Колька.
– Ты чего второе не доел? Мать обиделась.
– Да дело у меня одно есть…
– Какое дело?
– Да пустяковое.
– Какое пустяковое?
– Коль, ты иди, а? – попросил Сашка. – Не
грузи меня сейчас. Сказал – дело, значит, дело.
Колька внимательно взглянул на брата, и блеск в глазах Сашки
ему не понравился.
– Сань, ты че задумал?
– Да так, – усмехнулся Сашка, застегивая молнию на
куртке, – попрощаться хочу кое с кем.
– Сдурел, что ли? С кем попрощаться? С Чернявскими?
– А хоть бы и с ними!
– Все, Сань, кончай блажить, раздевайся…
– Коль, отвали. Не твое дело. Ну могу я приколоться
напоследок, а? Нет, скажи, могу? Вот я и пошучу, как Чернявский пошутил. Вот я
и поприкалываюсь. А ты иди, компот допивай, а то мать и в самом деле обидится.
– Да что у тебя за приколы такие? – Колька
покраснел в темноте, но Сашка не увидел. – Ты вот что, раздевайся и топай
домой. Чтобы не делал этого, ясно?
– Ты о чем? – весело удивился Сашка. – Чего
не делал?
– Того, что задумал. Дай им уехать спокойно. Юлька сама
виновата.
Сашка шагнул к брату и схватил того за грудки.
– Да в чем же, Коленька, она виновата? В том, что этот
козел…
Колька без труда оторвал руки Сашки и крепко сжал их.
– Сань, возвращайся домой, – неожиданно спокойно
произнес он. Сашка пыхтел, пытаясь вырваться, но Колька держал его
крепко. – Иди давай, не дури. Пожалуйста.
Сашка расслабился, хитро взглянул на брата, и Колька
выпустил его.
– Значит, сам хочешь? – спросил Сашка. – Ну
давай, давай.
– Что ты выдумываешь? Ничего я не хочу!
– А то я не знаю. Ну, давай, флаг тебе в руки…
Он махнул рукой и открыл дверь в комнату. Кольку обдало
волной теплого воздуха – мать час назад затопила. Он постоял, потоптался минуту
и наконец принял решение. Не раздумывая больше, оделся и вышел наружу.
Яблони в большом почтальоновом саду, который он никак не мог
привыкнуть называть садом Чернявских, стояли в инее. Колька провел рукой по
одной ветке, и на руке остался белый след. Перед крыльцом замедлил шаги,
остановился в нерешительности. Постоял, обдумывая то, что собирался сделать, и
толкнул дверь. Как он почему-то и ожидал, она была открыта. Ну что ж, ему
везет. Колька усмехнулся и тихо вошел внутрь.
Вторая дверь открылась с тихим скрипом, но никто не выскочил
навстречу. Собираются, конечно, догадался он, заняты делом. Ничего, сейчас
придется сделаеть небольшой перерыв. Он остановился у двери, прислушиваясь к
голосам, звучащим из зала. Мужской, высокий, был явно не Витькин, но какой-то
знакомый. Охотник! Чертов охотник! Колька задумался, и в этот момент ему сзади
на плечо легла чья-то рука…
Прокофьев опустил трубку и вычеркнул три фамилии. Хорошо,
что он догадался посмотреть районы прописки, которые у некоторых совпали, а то
так и обзванивал бы по четыре раза одни и те же столы. Так, теперь седьмая
фамилия… Господи, где ж такой район?
Он прижал трубку к уху, слушая длинные гудки. На пятом
раздался негромкий щелчок.
– Паспортный стол, слушаю вас.
– Мать, ты что? – шепотом изумился Колька. –
Так до смерти напугать можно. Ты что пришла-то?
– Тебя пришла домой отправить, – тихо ответила
тетя Шура. – Хватит по чужим домам околачиваться, ступай.
– Мам…
– Сказала, ступай, зря не унижайся. Бесполезно это.
Давай, давай…
Она подтолкнула стоящего в нерешительности Кольку, и он
шагнул назад, в темноту коридора.
– Ма, а ты чего стоишь?
– А я с Тоней хочу поговорить, мне нужно.
– Да у нас сегодня просто день визита к
Чернявским, – пытался пошутить Колька, но мать даже не улыбнулась.
– Иди, иди, я скоро.
Она показала подбородком на дверь, и Колька нехотя
подчинился. Что ж, может, оно и к лучшему.
Прокофьев ворвался в кабинет Коломеева, тяжело дыша.
– Эй, ты что? – отложил бумаги следователь и,
увидев лицо Прокофьева, поднял брови. – Сереж, что такое?
Прокофьев открыл рот, хотел что-то сказать, но вместо этого
положил на стол перед Коломеевым бумажку. Тот глянул на нее и несколько секунд
всматривался, как будто позабыл буквы. Что за ерунда? Внезапно смысл
написанного дошел до него. Он перевел потрясенный взгляд на Прокофьева,
стоявшего перед ним, и ахнул:
– Кто?! Она?! Не может быть!!!
– Может, Иван Ефремович, – хрипло выдохнул
Прокофьев, – я все уточнил. Это она.
– Звони Чернявскому, быстро! – вскочил
Коломеев. – Всех на выезд со мной! Быстрее, быстрее!
– Так нет же никого, – простонал Прокофьев. –
Иван Ефремович, нет никого, некому ехать.
– В бога душу мать! Поехали, кто есть, да скорее,
скорее!
Машина мчалась по дороге, взметая снег, а Прокофьев отчаянно
пытался дозвониться до Чернявского.
– У него аппарат отключен, Иван Ефремович, телефон не
отвечает.
