– В кладовке, на полках лежит. В бумагу
завернута, – зачем-то добавила она.
Парень исчез. Через пару минут в дверь просунулась другая
голова.
– Иван Ефремыч, – позвал вошедший, – иди,
покажу кое-что.
Следователь встал, не взглянув на Тоню, и вышел из комнаты.
Из окна она видела, как следователь ходит по участку,
пристально рассматривая что-то на земле, а другой мужик фотографирует. Потом
оба скрылись на крыльце. Оттуда раздались голоса, и она поняла, что тело до сих
пор не увезли. «Чего они ждут? – подумала Тоня. – Пока он совсем
замерзнет?»
Она вспомнила, что Аркадию Леонидовичу уже все равно, и ее
передернуло.
Краем сознания она не воспринимала происходящее. Тело она не
видела, потому что Виктор запретил выходить на улицу, и временами ей казалось,
что он ошибся, перепутал, потому что она только вчера видела хирурга на его
участке, выгуливающего трех песиков, и он помахал ей рукой и что-то крикнул, но
она не разобрала, что именно. Только удивилась, что он не в клинике. А утром
Виктор сказал, что тело… Она попыталась вспомнить, что же он такое сказал…
Изуродовано. Да, тело изуродовано, сказал он, не надо на него смотреть. И
невозможно было представить, что человек, который вчера махал ей рукой, сегодня
лежит, изуродованный, на их крыльце. Тем более что она его не видела.
В прошлый раз, когда она нашла Глафиру и моментально решила,
что причиной ее смерти является она, Тоня, так как что-то неизвестное,
необъяснимое произошло у колдуньи, она испытала ужас. Чувствовать себя
виноватой и не понимать, что происходит, было невыносимо. Но тяжесть ушла,
когда участковый сообщил об убийстве. Кажется, она тогда даже рассмеялась от
радости. Впрочем, нет, не рассмеялась.
А сейчас она не испытывала ничего, кроме отупения. Последнее
время это состояние настигало ее все чаще и чаще. Оно навалилось вязким облаком
и теперь, когда она в одну долю секунды после слов Виктора вспомнила, что только
вчера ходила к Антонине взять еще проклятого зелья. С другой стороны, ведь
колдунья попросила только деньги…
К этой спасительной мысли, единственной ниточке, тянущейся
из мутного тумана, в котором она сейчас пребывала, Тоня возвращалась снова и
снова. Ведь Антонина попросила деньги, только деньги! И ничего больше! Она не
просила никого ей отдавать, не заставляла разглядывать завораживающие рисунки,
ничего не хотела от Тони! Но почему же тогда изуродованное тело их соседа
оказалось на их крыльце?
Степан Капица остановился в дверях кухни и посмотрел на
сжавшуюся в комок молодую женщину. Обычно улыбчивое круглое лицо участкового
было сейчас мрачным. Дело обстояло плохо. Прав был мальчик Сережа, говоривший о
маньяке, потому что сделать такое мог только сумасшедший. Пристально
рассматривая жену Виктора Чернявского, Степан обдумывал, подходит ли она на
роль маньяка – ведь убийства начались с ее появлением. Хотя, елки-палки,
одернул он себя, не ее , а их . Антонину и Виктора Чернявских. Так что и
прикидывать маску убийцы стоит на обоих, хотя на Тоню с ее перепуганным,
каким-то затравленным взглядом она никак не хотела примеряться. Вот Виктор… с
ним, пожалуй, все не так однозначно.
Примерно так рассуждали и сотрудники райцентровской
прокуратуры, уже час допрашивавшие хозяина дома по поводу обоих преступлений.
Причем за дело еще не брался сам следователь, мужик дотошный, хоть и крепко
выпивающий, что, однако, не мешало ему в работе, а скорее помогало. «Черт, а
кто сейчас не пьет?» – мысленно спросил Капица самого себя. Да и как тут не
пить, а?! Ему вспомнилось тело на крыльце, которое сейчас собирались увозить, и
он поморщился.
– Антонина Сергеевна, – позвал участковый и
увидел, как девушка подняла на него измученные глаза. И он в который раз
подумал, что слово «женщина» к жене Виктора не подходит, хотя, кажется, ей уж к
тридцати годам. – Антонина Сергеевна, вы бы чайку себе сделали. А заодно и
мне.
Тоня молча встала, налила воды и нагрела чайник. Она ожидала
вопросов, но Капица молча прихлебывал чай, разглядывая сад из окна. «Иван
Коломеев мужик въедливый, он сейчас из Витьки душу вытряхнет, – размышлял
участковый, – и неплохо бы мне при их разговоре присутствовать…»
Из коридора раздался голос следователя:
– Ну что, Артем, закончили?
– Да, Иван Ефремович, все осмотрели. Все чисто, ничего
нет, следы не совпадают.
«Слава богу, – подумала, услышав, Тоня, – кажется,
Витю они не подозревают. Но почему тогда так долго его допрашивают?»
Словно в ответ на ее вопрос в комнату вошел следователь и,
тяжело опустившись на стул, вздохнул.
– Ну, братцы кролики, теперь кое-что проясняется.
Артем, – обратился он к парню в дверях, – приведи Чернявского сюда, и
будем разбираться, как же нам дальше жить.
Он неожиданно подмигнул Капице и, достав из вороха бумаг на
столе самую нижнюю, принялся методично ее заполнять. В комнату вошел Виктор,
глянул на Тоню, кивнул. «Бледный какой!» – с жалостью заметила она. Молодой
Артем пристроился на принесенном из зала стуле, и в маленькой кухне стало
совсем тесно.
– А не перейти ли нам в зал? – спросил
следователь, не отрывая глаз от бумаги. – Хозяева не против?
– Не против. – Виктор встал и пошел к выходу. За
ним двинулись и все остальные.
Когда Тоня вошла в зал, глаза ее расширились. Искали на совесть!
Выдвинутые ящики, сложенные грудой на полу книги, диван, оставленный открытым,
словно раззявивший огромную пасть…
– Да, – хмыкнул Виктор, – на славу вы
постарались.
Оставив его замечание без внимания, следователь закрыл
скрипнувший диван, разложил бумаги на столе и уселся на стул.
– Присаживайтесь, – пригласил он стоящих у стены
Виктора и Тоню. – И ты, Степан, устраивайся поудобнее.
Капицу не пришлось долго уговаривать – с озабоченным видом
он пристроился на диване.
– Артем, понятых можно отпускать, я так полагаю, –
обратился следователь к оперу. – Вы там посмотрите, чтобы правильно было
все оформлено, ладненько?
– Сделаем, – отозвался парень и вышел.
В комнате наступило молчание.
– Ну, так что я вам скажу, – нарушил его наконец
следователь. – Скрывать мне от вас нечего. Аркадия Леонидовича Мысина
убили в его собственном доме, перерезав ему горло. То есть либо убитый
преступника знал, либо просто держал дверь вечером незапертой, что, я так
полагаю, весьма и весьма сомнительно. Хотя… Вы тут, Иваныч, на ночь
запираетесь?
– Так ведь кто как, – развел руками Капица. –
Я вот человек открытый, гостям радуюсь, даже и незваным, а про Мысиных сказать
ничего не могу.
– Ну, значит, неизвестно. Так вот, убив Мысина,
преступник над своей жертвой поглумился, привязав ей щеки к ушам.
Тоня вздрогнула.
