Она пила горьковатый настой уже почти две недели, каждый вечер
проверяя по календарю время завтрашнего восхода. Осталось меньше четверти
банки, и Тоня с ужасом представляла себе, что нужно будет опять идти к
Антонине. Что она может ей дать еще? Глафира мертва, и, может быть, теперь все
получилось бы без настоя и других снадобий, но проверить Тоня не решалась. Пока
она не была беременна, значит, нужно делать все, что сказала ведьма.
Дом на соседнем участке засыпало снегом, и он стоял белый
среди белых деревьев. Каждый раз, идя в магазин, Тоня бросала на него взгляд,
словно надеясь: что-то изменится. Но все оставалось прежним – пустые окна,
заваленное снегом крыльцо, нежилой дом. Его соседство Тоне не нравилось, но
поделать ничего было нельзя. Хотя Виктор пару раз предлагал в шутку сообщить о
продаже деревенского дома их друзьям, которые, глядя на них, тоже подумывали,
не купить ли жилье недалеко от Москвы.
– Тонь, хочешь, Фомичевы нашими соседями будут? –
подначивал он жену, прекрасно зная, что самого Фомичева – толстого,
самоуверенного мужика, имеющего привычку постоянно сплевывать на землю, –
она терпеть не может. – Ну хорошо, а Сабурины? Тоже нет? Знаешь, милая, на
тебя не угодишь!
В конце концов, заметив, что она не отзывается на его шутки,
Виктор отстал от нее, подумав про себя, что Тонька юмор иногда совсем перестает
понимать.
Сам он был очень доволен, несмотря ни на что. Дом был его –
и только его. Он теперь здесь полный хозяин. Наверное, так и должно было быть –
ведь он с детства получал все, что хотел. В этом доме ему всегда хотелось жить.
А всякие там печки, туалеты-чердаки – дело второстепенное. Тонька даже не
понимает, до чего второстепенное.
Участковый больше у них не появлялся. После того как Тоня
рассказала ему про инцидент с Евграфом, Виктор дома отругал ее, высказавшись
вполне определенно про бабьи глупости. Судя по всему, Капица, решила Тоня,
придерживался того же мнения, потому что в середине ноября она встретила алкаша
снова.
В тот день она начала готовить обед и вдруг обнаружила, что
закончилось подсолнечное масло. Закутавшись потеплее и спрятав косу под платок,
Тоня закрыла дверь дома и быстро прошла по саду. Хотелось скорее вернуться
домой – она сама не понимала почему. Ее мучили какие-то неясные опасения.
Они начали сбываться, как только около дома Степаниды она
увидела знакомую фигуру в драной телогрейке. Евграф закрыл за собой калитку,
обернулся и прищурился. «Может, не узнает», – мелькнула у Тони надежда.
Мелькнула и пропала, потому что старик, ухмыляясь, направился прямо к ней.
Заторопившись, она попыталась обойти его, и у нее даже получилось, но вслед ей
раздался дребезжащий голос:
– Что, получили?
Тоня заставила себя не обращать внимание на старика и
сделала несколько шагов, но следующая реплика заставила ее остановиться.
– Выживает вас дом, выживает… И правильно делает. Не
судьба вам там жить!
Медленно обернувшись, Тоня посмотрела прямо на алкаша. За
прошедший месяц он сильно постарел – лицо осунулось, морщины стали глубже, но
руки не тряслись. Она мимоходом бросила взгляд на его ладони и поразилась тому,
насколько они большие: как лопаты, невольно подумалось Тоне. Она сделала два
шага к старику и поинтересовалась:
– Почему же не судьба?
В ответ раздалось отвратительное хихиканье, от которого у
Тони мороз бежал по коже. Но ее уже было не так-то легко напугать.
– Что же вы смеетесь? Да потому, что вам просто сказать
нечего, вот и все! – бросила она. – Никакой дом нас не выживает. Если
хотите знать, нам там очень хорошо живется, гораздо лучше, чем в Москве!
Тоня с удовлетворением заметила, что ухмылка с лица старика
исчезла.
– И вот еще что, – продолжила она. – Можете
меня не пугать. Мне Витя все про вас рассказал: как вы его бабушке пол-огорода
испортили, что от вас один вред был, и больше ничего. Просто у Вити хватило
смелости вам в лицо об этом сказать, а все остальные вас жалели. Вот теперь вы
и стараетесь гадость сделать, наговорить всего… Зря стараетесь! Ничего у вас не
получится!
Очень довольная собой, она развернулась и уже собиралась
уходить, когда сзади раздалось какое-то шипение. В первый момент ей пришла в
голову нелепая мысль, что алкаш достал из кармана змею, и она резко обернулась.
Никакой змеи не было. Шипел старик, оскалившись, с ненавистью глядя на нее. В
приоткрытом рту виднелись гнилые зубы, и Тоня, как зачарованная, уставилась на них.
– Дура! – выплюнул он прямо ей в лицо.
Краем глаза Тоня заметила за занавесками Степанидиного дома
шевеление.
– Дура! – прошипел он опять, искривив рот. –
Ничего не знаешь и не узнаешь никогда! Сдохнешь раньше, как все они! Сожгут
тебя, сожгут!
В маленьких слезящихся глазках колыхалось безумие, теперь
Тоня это отчетливо видела. Но она заставила себя остаться на месте, не
броситься бежать. И спросила:
– Кто – они? Вы о ком?
Старик замолчал, глядя на нее.
– Кто – они? Кто умер?
– Умер? – удивился старик, и на секунду на его
лице промелькнула странная полуулыбка. – Почему же умер-то? Никто и не
умирал. С чего ты взяла?
Тоня еще секунду смотрела на него, потом развернулась и
пошла прочь. Хватит с нее бесед с сумасшедшим. Она отошла шагов на пять, когда
тишину позади нее прорезал хриплый крик:
– Убили их всех! Убили, убили ребятишек, молоденьких,
глупеньких! А кто грех такой взял на душу? Знаем, знаем… – Голос старика
снизился до шепота и прервался. Хлопнула дверь калитки.
Тоня снова обернулась. Охотник Женька, в небрежно накинутой
на плечи кофте Степаниды, смотревшейся на нем совершенно нелепо, шел к алкашу.
Выражение лица у него было такое, что Евграф попятился, споткнулся, упал.
– Женечка, Женечка, – забормотал он. – Ты
чего, а? Ты чего, родной?
А Женька схватил его за шкирку, одним сильным рывком поднял
на ноги и отчетливо произнес:
– Еще раз услышу, что ты так с Антониной Сергеевной
разговариваешь или вообще подходишь к ней, шкуру с тебя, старого идиота, спущу,
понял? Пошел вон отсюда! И чтобы сегодня забыл и думать к Степаниде Семеновне
приходить, еду попрошайничать!
– Жень, да ты что, мила-ай! – умоляюще заговорил
старик. – Куда ж я денусь-то, а? Ты посмотри, холодина какой на улице!
– Раньше надо было думать, – прищурив черные
глаза, жестко сказал Женька, – я тебя, козла, предупреждал.
Тоня в очередной раз поразилась, сколько внутренней силы в
невысоком, толстоватом, нелепом мужичке с реденькой бородкой, торчащей во все
стороны. Очевидно, Евграф почувствовал то же самое, потому что без слов
поднялся и, не отряхнувшись, как побитая собака поплелся к околице.
– Вот скотина какая, – покачал головой Женька,
глядя ему вслед. – Даже оторопь берет. Причем почему-то только на вас,
Антонина Сергеевна, кидается.
