«Наверное, уже третью яблоню видно», – подумала она
через несколько минут и открыла глаза. За окном стало гораздо светлее, но
третья яблоня с раздвоенным стволом еще скрывалась в сумраке. Тоня стала
пристально смотреть на нее, пытаясь поймать тот момент, когда она увидит все
дерево, целиком.
Ствол. Пелена веток вокруг. Четче. Еще четче, но все еще
размыто. У Тони устали глаза, и она на секунду отвела их от окна, а когда посмотрела
опять…
Что такое? Она никак не могла понять, что там такое темное
свисает с третьей яблони. Ветка? Нет, не ветка. Какое-то пальто… Наверное,
Виктор вчера бросил его на дерево. Но зачем?! Тоня поднялась и прижалась к
окну, пытаясь разглядеть, что это за странная вещь.
В утреннем безветрии вещь висела неподвижно и свисала почти
до земли. Сумрак понемногу отступал, открывая деревья, и Тоня уже отчетливо
видела, что старое пальто держится на чем-то тонком, почти невидимом, вроде
сломанной ветки или веревки… веревки….
Тоня застыла перед окном, пальцы у нее похолодели. Не веря
своим глазам, она смотрела, как ночь отползает все дальше и дальше, прячется,
сворачивается в темный клубок, тающий под деревьями, оставляя свой подарок, и
этот подарок свисал сейчас с третьей яблони, почти касаясь земли. Уже был виден
силуэт, уже можно было разглядеть лицо…
Не в силах шевельнуться, Тоня смотрела на неподвижно висящее
тело. Наконец она смогла оторвать от него взгляд, как была, босиком, вышла в
кухню. С минуту стояла там, собираясь с силами, чтобы толкнуть наружную дверь…
Земля обожгла ступню, затем другую. Медленно, словно во сне,
Тоня подошла к яблоне.
Налетевший порыв ветра повернул тело. Ветка старого дерева
тоскливо заскрипела. Высунув иссиня-черный распухший язык и выкатив неживые
рыбьи глаза, перед Тоней покачивалась Глафира. Черная короткая кофта задралась,
обнажив неестественно белую, жирную складку живота. С гулким стуком соскользнул
и ударился о мерзлую землю тяжелый ботинок.
Тоня вздрогнула, перевела взгляд на бледную босую ногу,
качавшуюся над землей, и отчаянно закричала.
Глава 10
К полудню люди не только не разошлись – наоборот, их стало
больше. «Черт бы их всех не видал! – ожесточенно думал Виктор, глядя в
окно. – Откуда их, козлов, столько набралось? Из погребов, что ли,
повылазили?»
Доля истины в его догадке, пожалуй, была. В Калинове очень
долго не происходило ничего особенного, и пропустить такое развлечение, как
труп во дворе почтальонова дома, люди не могли. Старые, дряхлые бабки, старики,
взрослые, ребятишки, привезенные на выходные в деревню, – все ходили
кругами вокруг забора, заглядывали внутрь и переговаривались между собой. Время
от времени подходил кто-нибудь еще, и вскоре возле участка можно было увидеть
добрую половину деревни.
– Да что вы, труп не видели, что ли?! – не
выдержав, вслух произнес Виктор.
Жена на диване даже не повернулась. «Перепугалась,
бедная, – подумал он, – до сих пор отойти не может».
С того момента, как Тоня разбудила мужа и сказала ему, что
на яблоне в их саду висит тело Глафиры Рыбкиной, она произнесла всего несколько
слов – разговаривая с участковым со странной фамилией Капица, который,
оказывается, работал в деревне еще с того времени, когда Виктор приезжал сюда
ребенком. Сам он, хоть убей, лысоватого мужичка не помнил, но Капица взглянул
на него пристально и, казалось, с узнаванием. «Быть того не может, –
подумал Виктор, – сколько лет прошло! И я теперь первый подозреваемый – не
зря же ее в нашем саду угораздило повеситься…» Слова, которые после этого он мысленно
произнес в адрес покойной Глафиры, были не совсем теми, которые принято
говорить об усопших.
В комнату зашел участковый и наклонился к Тоне:
– Вот что, голубушка, ты толком все рассказать сможешь?
Или у тебя… как это… стресс?
– Смогу, – без выражения сказала Тоня.
Капица внимательно посмотрел на нее.
– Ну, раз сможешь, так пошли на кухню – не на коленках
же мне писать. А ты, Виктор Батькович, посиди-ка тут пока, – остановил он
привставшего было Виктора.
– Это с какой стати? – опешил тот. – Вы с
моей женой собираетесь разговаривать, а я тут должен сидеть?
– Я, милый ты мой, не с женой твоей собираюсь
разговаривать, а со свидетелем, обнаружившим тело. Вот как закончу опрос, так
получишь супругу свою в целости и сохранности. На честь ее я покушаться не
буду, да и носок с песком я нынче дома оставил, так что беспокоиться тебе не об
чем.
Степан Иванович взял молчавшую Тоню под локоток и вывел из
зала. Выматерившись вполголоса, Виктор остался стоять у окна: идти за женой
было бы глупо. Участковый либо притворялся идиотом, либо был таковым, и Виктор
склонялся ко второй версии. Да и откуда в Калинове взяться умному менту? Ладно,
может, хоть он Тоньку разговорит…
Капица раскладывал на столе документы, искал ручку в
кармане, в общем, всячески тянул время, поглядывая на Чернявскую. Лицо бледное,
губы сжатые, волосы распущенные, а ведь за все те недели, что она в деревне
живет, он ее ни разу простоволосой не видел – всегда с косой до попы. «А
волосы-то какие, как у русалки! – мимоходом восхитился он. – Но что-то
знает, что-то знает… Уж сколько времени прошло, а сидит как неживая – неужели
трупа так испугалась? Что-то не верится».
– Ну-с, дорогая Антонина Сергеевна, рассказывайте все с
самого начала.
Тоня помолчала, потом равнодушно произнесла:
– Я утром подошла к окну и увидела тело. Вышла,
посмотрела, вернулась домой, разбудила мужа. Он пошел к вам. Вот и все.
Это Капица уже слышал.
– Не, голуба моя… – протянул он. – Так не
пойдет… Давай-ка со мной не лукавь, а говори, как дело было.
Тоня бросила взгляд в окно, за которым ходили двое мужиков,
тщательно осматривая землю. «Следы ищут, – подумала Тоня. – Ищите,
ищите…»
Она перевела взгляд на участкового и увидела, что он чего-то
ждет.
– Что вам еще? – удивилась она. – Я же все
сказала.
– Ты вот что, – откинулся на спинку стула
Капица, – ты давай-ка дурочку из себя не строй, рассказывай все нормально.
И радуйся, что пока я с тобой беседую, а не вон те бодрые ребятишки, –
кивнул он головой в сторону окна.
Тоня почувствовала, как ее захлестывает гнев. Господи, мало
ей того, что случилось, в чем она одна виновата, так еще теперь какие-то люди
будут ее мучить?!
Внимательно наблюдавший за ней участковый заметил, что лицо
ее изменилось. Она слегка покраснела, подбородок выдвинулся вперед, и Тоня
посмотрела прямо на него.
– Во-первых, – отчеканила она, – не смейте
называть меня дурочкой. Во-вторых, я вам все рассказала и повторять по пять раз
не собираюсь. Хотите – зовите кого угодно, мне все равно. И больше я с вами
разговаривать не буду, ясно?
