– А-а… – успокаиваясь, качнул головой Петр, чем
напомнил Виктору быка, которого угомонил пастух. – Нет, детей у нас нет.
Пока. Потом, может, будут.
Неприятная тема была исчерпана, и Тоню с Виктором посадили
за стол.
Через час Тоне казалось, что она провела в этом доме по
меньшей мере неделю, ужасно хотелось уйти отсюда, но Виктор активно
интересовался делами Рыбкиных, расспрашивал о бизнесе, выражал восхищение.
Глафира принимала все за чистую монету, но Тоня не поручилась бы, что ее муж
тоже поддался обаянию Виктора. Тот мало говорил, много ел и иногда, когда
Виктор особенно пылко отзывался об очередной идее Глафиры, пристально смотрел
на него маленькими глазками неопределенного цвета. С Тоней он почти не
разговаривал, только изредка просил передать то салат, то жареную курицу.
«Неприятный человек, – решила Тоня. – Даже сидеть
с ним рядом тяжело. Словно давит что-то. Наверное, идея отдать несчастную
бабушку в психушку принадлежала ему». На Глафиру она вообще старалась смотреть
как можно меньше и испытала огромное облегчение, когда наконец-то можно было
выйти из-за стола.
«Глашка, конечно, дура полная, – думал Виктор, – а
вот к супругу ее стоит присмотреться. Увалень увальнем, конечно, деревенщина
полная, но бизнес у него идет, причем неплохо, значит, мозги в голове есть.
Только его нельзя из себя выводить, он как бык становится. И шуток в свой адрес
не понимает наверняка». И Виктор выразил Глафире восхищение ее кулинарными
способностями, получив в ответ приглашение заходить почаще.
На обратном пути Тоня молчала, дома сразу легла,
завернувшись в плед, а вечером пыталась отчитать Виктора и… получила жесткий
отпор. Виктор сообщил ей, что она к своим без малого тридцати годам вести себя
как воспитанный человек не научилась, если в неинтересном ей обществе не может
убедительно изобразить оживление и хотя бы мало-мальски поддержать обычный
треп. Тема детей, как он сказал, для тактичных людей является запретной, если
только сами хозяева ее не затрагивают, потому что у людей может быть тысяча
причин, по которым у них нет наследников, и можно изрядно испортить людям
настроение, если, например, у тех проблемы со здоровьем. («Раньше я думал, что
ты понимаешь такие вещи!»)
– Хочешь, можешь в следующий раз оставаться
дома, – сказал ей напоследок Виктор. – Но тогда не жалуйся, что тебе
пойти некуда и нечем заняться. Поняла?
– Подожди, ты что, еще раз собираешься к ним пойти?
– Почему бы нет? Мне интересен Петр, и я хочу понять,
как он из сына тракториста, который свое имя написать толком не мог, стал
достаточно неплохим дельцом. Я сегодня отвлекся и от работы, и от домашних дел.
Ты все-таки не забывай, что я вообще-то еще работаю, помимо того, что занимаюсь
домом!
– Да век бы его не видать, твой дом! – не
сдержалась Тоня и тут же пожалела о вылетевших словах.
Виктор, уже стоявший в дверях, медленно обернулся,
пристально посмотрел на Тоню и негромко спросил:
– Ты в свое время согласилась на переезд?
Тоня молчала.
– Ответь мне.
– Да, – кивнула она, изучая кухонный стол.
– Вот и отвечай за свои решения. Ты не маленькая
девочка, чтобы ныть: «Ах, Витя, зачем ты меня сюда привез?» А если попытаешься
играть такую роль, я действительно начну относиться к тебе как к ребенку. Ясно?
Ты сама все решила, и больше я не желаю слышать разговоров на данную тему. И
очень прошу, расплетай ты свою косу, хотя бы когда в гости идешь! Неужели так
сложно?!
Рассматривая забор, поставленный Женькой, Виктор ругал себя
за то, что не сдержался под конец. Все равно с волосами своими же ничего не
сделает, а обидится сильно. Ладно, отойдет. Хотя вообще-то характер у нее
какой-то странный стал в последние два месяца. Как у беременной. Родить ей
надо, вот что! И будет чем заняться, и пора уже – все-таки не девочка. Завтра
нужно поговорить на эту тему, окончательно решил он, а сегодня пускай в себя
придет. В другой раз подумает, прежде чем голос на него повышать.
– Петь, ну как тебе Чернявский? – ходила вокруг
мужа Глафира, заискивающе заглядывая ему в глаза.
– Никак. Нечего мне с ним делать.
– Может, подумаешь?
– Глашка, не лезь не в свои дела, поняла? И вообще, иди
давай к себе, у меня еще до хрена работы на сегодня, а ты ко мне со своим
Чернявским пристаешь. Иди, я сказал!
Глафира выскочила за дверь, забыв захватить с собой Шейлока.
Ну вот, опять Петечка рассердился. Ну ничего, ничего, пускай подумает – голова
у него светлая, наверняка согласится.
Глафира обвела взглядом спальню, задержавшись на картине с
обнаженной женщиной, подошла к кровати и провела короткими пальцами по букве на
спинке. И тут же вспомнила Тоню. Стерва, вот стерва! «Наверное, у вас детей
много»! Ничего, я тебе устрою детей. Она выдвинула ящичек трюмо, достала оттуда
небольшой мешочек и принялась методично доставать и раскладывать вокруг себя
всякую ерунду: кусочек какого-то вязкого вещества, обрывки ниток, пару
заостренных с обоих концов палочек, похожих на зубочистки, шарик с дырочкой
посередине. Затем откинулась на спинку стула и удовлетворенно улыбнулась. Ночь
обещала быть веселой.
Двадцать лет назад
Витька зашел в комнату и хлопнул дверью. Черт, как они все
его достали! Достал идиот Графка, достала бабушка, которая не в состоянии
делать то, что надо. Еще и его отчитала: «Добрее нужно быть, Витюша, он же
больной человек, да и немолодой уже». Ну, так попросила бы здорового и
молодого, а не возилась с жалким алкоголиком. И еще Юлька достала со своими
щенячьими взглядами. Сашка с Колькой, конечно, олухи, но скоро догадаются, в
чем дело, или она сама им по глупости все расскажет. Черт, что за лето такое?!
Витька подошел к столу, на котором красовалась фотография в
железной рамочке. Мать, отец и он сам. Бабушка снимок очень любила, убирать не
разрешала, а когда садились за стол, прятала в шкаф с посудой. Каждый раз
Витька надеялся, что она забудет его оттуда достать, и каждый раз она все-таки
доставала. Он даже подумывал, не расколошматить ли чертову рамку, но понимал,
что это ни к чему не приведет – закажет бабуля новую, вот и все. Да к тому же
расстроится, что уж совсем никуда не годится. Кто-кто, а бабушка тут совсем ни
при чем.
Виктор хорошо помнил, при каких обстоятельствах была сделана
фотография. Дядя Лева, который везде ходил со своим «Зенитом», зашел как раз
тогда, когда отец с матерью скандалили. Витька сидел в своей комнате и пытался
делать уроки, включив магнитофон, но даже Цой не мог заглушить голосов
родителей. И хотя долетали до него лишь обрывки фраз, Вите хотелось выскочить
из комнаты и швырнуть в обоих родителей магнитофоном, чтобы они перестали
разговаривать о таких отвратительных вещах и стали вести себя как нормальные,
примерные папа с мамой.
– Я же просила тебя, сколько раз просила! –
слышался страдальческий голос матери. – Неужели ты не мог хотя бы в этом
меня послушать? Нет, тебе обязательно нужно было сделать по-своему, как ты
считал нужным! И что мне теперь делать? Скажи, что мне теперь делать?!
