В комнату неслышно зашел Шейлок, подошел к Глафире и потерся
о ее ноги.
– Что, заявился? Ну иди сюда, муся моя, пуся моя!
Глафира взяла кота на руки, и тот замурлыкал, подставляя
лобастую голову под ее короткопалую руку. Глафира умиротворенно улыбнулась и
откинулась на бордовые подушки. Она была счастлива.
Глава 7
В этот вечер Виктор с Тоней поссорились. Последнее время
ссоры случались нечасто, потому что Тоней владела какая-то апатия, и она не
вступала ни в споры, ни в перепалки. Но на сей раз она вышла из своего
полусонного состояния, и причиной были те ужасные люди, к которым Виктор
потащил ее в субботу вместо поездки в зоопарк.
– Тонь, ты пойми, мне просто хочется на них посмотреть,
посмеяться, – уговаривал он ее. – Я их с детства знаю, они оба мои
ровесники, да и женились, можно сказать, на моих глазах. Это ж как в
Кунсткамере побывать: они такие же уроды, если не большие. Вот я и хочу
развлечься, честно признаюсь. Да ты их увидишь – сама хохотать будешь, и
никакого зоопарка не надо!
Но Тоня не испытывала страсти Виктора к коллекционированию
типажей, как он это называл, и толком не понимала, что его слова значат.
Рассказа бабы Степаниды ей вполне хватило, чтобы заранее проникнуться сильной
неприязнью к Глафире с Петей, и только аргумент Виктора («Тоня, все-таки нужно
обо всем иметь собственное мнение, а не бабок всяких слушать») заставил ее
пойти к ним в гости.
Накануне, забежав за чем-то к бабе Степаниде, она не
удержалась и спросила про старых знакомых Виктора. К ее удивлению, добрейшая
Степанида нахмурилась и сказала, что говорить про «этих убогих» не желает и что
бог им судья. В конце концов Тоня выудила из нее историю семьи Рыбкиных и
поняла, почему «старые деревенские» с ними не общались.
Отец Глафиры был запойным пьяницей, работать не хотел, и
жила вся семья на пенсию бабки Александры да на то, что приносил огород.
Впрочем, приносил он не так уж и плохо: Александра сумела поставить крепкое
хозяйство, и были у них и куры, и утки, и поросята, и корова, а одно время и
овец держали. Помощи от Митьки, сына, ей не было никакой, а в семье, помимо
самой бабки, были только девчонка Глашка, существо безмозглое и ленивое, и
Василий, парень, в отличие от младшей сестры Глафиры, основательный и
трудолюбивый. Мать у них молодой еще померла: утонула где-то на Волге. Вот они
втроем – старая да двое малых – и занимались своим большим хозяйством. Ну,
пахали, конечно, в хвост и в гриву, света белого не видели, рассказывала
бабушка Степанида, подслеповато глядя в окно. А у кого в деревне по-другому? Но
тут Глафира вошла «в возраст», связалась с сынком тракториста Петькой,
хулиганом и бестолочью, и начала характер показывать. Вся деревня знала, что
бабка время от времени лупит Глафиру чем попало, но девке ее наука, видно,
впрок не шла – работать она не хотела, училась паршиво. И тогда за дело взялся
Василий. Что уж там он Глафире наговорил, никто не знает, но приструнил
сестрицу, а что Петька, прохвост, неделю с синяком под глазом ходил, так
неизвестно еще, откуда тот синяк: может, с трактора отцова упал. И вроде Глашка
взялась за ум, и вроде все опять наладилось у них.
Ну, пожили-пожили, а через полгода Глафира с Петькой
сбежали. Да, так вот разом и сбежали, а куда – бог их знает. Оставили записку,
мол, поехали в столицу, подзаработать, и пропали без вести. Ни писем от них не
было, ни посылок. И уж поговаривать стали в деревне, что и в живых-то обоих
давно нет, учитывая их дурость общую и неспособность к работе, но тут объявился
кто-то из московских с сообщением: вроде Глашка с Петькой по заграницам ездят,
какой-то у них бизнес в Китае.
В ерунду такую никто не поверил, почесали языки и забыли. А
тем временем Васька-то, старший брат, в армию ушел, и через год службы в той
армии пришло бабке известие, что внук ее стал жертвой несчастного случая. В
общем, помер Васька.
Осталась Александра одна. Правда, временами сынок ее
наведывался и… забирал что-нибудь из дома с собой. Хозяйство, само собой,
развалилось, один огород остался да куры. Александра после смерти Василия
чахнуть стала. Хоть и двужильная была, а тут и глухота у нее непонятно откуда
взялась, и ноги стали распухать. А уж когда слепнуть начала, тут вообще страх
божий: как дальше-то жить? И в то самое время явилась Глафира со своим
муженьком.
Поначалу ее и не узнали. Прикатила на машине – на огромной,
черной, хоть и едет тихо, что удивительно. Таких в Калинове еще не видели, уж
потом понаехали на самых разных, а тогда в диковину было, да… И вышла Глафира
из той машины не пойми в чем: то ли шубейка, то ли кофтенка – в общем, пузо
прикрывает, а задница вся, прости господи, голышом. Ну, не голышом, в штанах,
но вид срамной и неприличный. И штаны-то так ее обтягивают, что аж трещат на
заднице, и ни сесть в них, ни пернуть по нужде никак нельзя: развалятся. Так
Катерина Ивановна рассказывала, а уж что там на самом деле было…. Может, и
можно по нужде это самое дело, неизвестно.
И мужик Глашкин такой же. Вот его и вовсе никто узнать не
мог: уезжал – за вилами мог спрятаться, а приехал – в ворота пройти не может. И
ведь не то чтобы толстый стал или распух сильно, а будто раздался во всех
местах, и стал не Петька Рыбкин, а незнамо кто.
А бабка-то как внучке обрадовалась! Хоть и не особо ее
любила, да ведь родная душа, и можно старости не бояться. И тут Глафира
огорошила: папаша ее, оказывается, умер – подобрали его где-то на улице уже
мертвым и тому три дня как похоронили. Как матери не сказал никто, непонятно.
Но, думается, Глафира тут руку приложила, потому как дальше выяснилось еще
больше. Она, оказывается, с ним виделась перед смертью, и не только виделась, а
еще и заставила бумагу написать, завещание, по которому весь дом с хозяйством
отходил дочери его, Глафире. Дом-то был, оказывается, на Митьку записан, а
никто и не знал, думали – Александра хозяйка. Ан нет. В общем, рассказала
Глафира бабке все новости и обрадовала: приехала она в деревню окончательно,
дом будет перестраивать, а бабке прямая дорога к сестре ее троюродной, что под
Воронежем где-то. Живите, мол, там вместе две старухи, а на мое имущество не
зарьтесь.
Рассказала это все Александра людям в магазине, пока в
очереди за хлебом стояла, подошла к прилавку, а выговорить уж больше ничего и
не может. Руки трясутся, глаза выкатились, и понесла: «Ах, Митенька, что ж ты
наделал!» Пошли деревенские к Глафире, пристыдить и усовестить, а та, как
увидела бабку, посадила ее в машину и увезла в неизвестном направлении. Ни
сама, ни Петька даже разговаривать ни с кем не стали, словно и не знакомы
вовсе. И пропала с тех пор Александра.
Потом уж узнали: Глафира ее, оказывается, отвезла в
больницу, и пока бабка бормотала про своего Митеньку беспутного, объяснила, что
та тронулась, буйная стала и на людей бросается. Александра и не слышала. Стали
ее спрашивать о чем-то, она только плачет и руками машет, а сказать толком
ничего не может. Оставили ее в больнице, полечили недельку, и что уж делали с
ней – неизвестно, а только через семь дней стала Александра совсем
ненормальная. Может, Глафира что доктору пообещала, может, что другое, а только
был человек – и не стало человека.
