Нет, он, кажется, действительно не в себе.
– Потому что я этого хочу.
И прежде чем она снова принялась донимать его вопросами, он наклонился к ней и приблизил к ее лицу свое.
– И потому что ты тоже хочешь этого. Он был абсолютно уверен, что это так.
Но, к его изумлению, Прис побледнела и поджала губы. Лицо ее было лишено всяческого выражения.
– Не хочу, – неожиданно отрезала она. Настала его очередь удивляться.
И прежде чем он успел что-то сказать, Прис предостерегающе подняла руку. Гнев и печаль, боль и разочарование – чересчур сильная смесь эмоций кипела в ней.
– Десять минут назад приятный вечер, наш последний вечер вместе, подходил к цивилизованному завершению. Мы собирались расстаться друзьями, с искренними пожеланиями счастья. И идти разными дорогами. – Она сложила руки на груди, вскинула голову и не сводила с него упорного взгляда. – Теперь ты узнал, что молодая дама, с которой ты забавлялся в постели, – дочь аристократа, и внезапно решил жениться. – Не успел смысл ее обвинений дойти до него, как она непререкаемо объявила: – Я против. И никогда не соглашусь выйти замуж только потому, что общество считает это необходимым.
Хотя голос дрожал от негодования, печаль, охватившая Прис, потрясла ее до глубины души. Она перевела дыхание, продолжая цепляться за этот спасительный гнев.
– Я с самого начала знала, что делаю. И никогда не воображала, что в наше соглашение входит брак. И мы оба это понимаем.
– И ты серьезно воображаешь… – холодно процедил он.
– Ты не обольщал меня. Это я тебя обольстила, – бросила она запальчиво. – Ты что же, думаешь, будто я сделала это для того, чтобы ты женился на мне?
Она совершенно потеряла голову от гнева. Но уж лучше это, чем остальные эмоции, терзавшие ее сейчас.
– Я никогда не говорил… – растерянно пробормотал он, но тут же осекся. – Все было совершенно не так.
– Нет, именно так! – почти взвизгнула она. Ей хотелось плакать от обиды и бесполезности всего происходящего: грустная ирония судьбы. Пока он не сказал этих слов, не возродил призраки прошлого, она могла игнорировать это прошлое, притворяться, что оно не существовало, убедить себя, что она не хочет выйти за него. Что желала всего лишь короткой интрижки. Желала набраться опыта. И что с нее достаточно.
Но теперь он произнес эти судьбоносные слова… И совсем не по тем причинам, которые она считала важными. По причинам худшим из худших. И теперь она не могла скрывать от себя правду. Выйти за него, стать его женой – мечта, которой она не позволяла расцвести. Притворялась, что совсем об этом не думает.
Но теперь уже нельзя начать сначала, словно они чужие люди.
Лучше, чем кто бы то ни было, она знала: невозможно захватить в плен буйную свободную душу, не поранив ее.
Невероятным усилием воли она цеплялась за остатки самообладания.
– Даю слово, я совершенно не желаю вынуждать тебя жениться на мне. Более того, не уверена, что вообще собираюсь замуж.
Мрачно хмурясь, он стиснул зубы и провел рукой по волосам.
Она воспользовалась моментом его растерянности. Невыносимо стоять тут и спорить с ним, когда каждое слово, каждая фраза – очередной камень, попадающий ей прямо в сердце.
– Желаю тебя всяческого успеха у дам, – выпалила она и, протиснувшись мимо, метнулась к двери. – И я надеюсь…
Положив ладонь на дверную ручку, она оглянулась. Он потрясенно смотрел на нее, не веря собственным ушам! Прис ответила смелым взглядом, в последний раз упиваясь созерцанием его необычайной красоты.
– Надеюсь, твоя жизнь будет полной и счастливой.
Выражение его лица изменилось, но она не стала задерживаться, чтобы его рассмотреть, и помчалась в бальный зал.
Позади раздался разъяренный рев, потом крик:
– Присцилла! Черт возьми, немедленно вернись!
Но она забежала за угол и больше уже ничего не слышала.
Диллон долго стоял в дверях гостиной. Но она не вернулась. Вот уже в третий раз она оставляла его в состоянии, близком к помешательству.
Он вернулся в комнату и со стоном рухнул на диван, пытаясь разобраться в собственных чувствах.
Он не знал, что происходит. И как это происходящее соотносится с тем, что, как он думал, зародилось между ними. До того, как он сделал предложение, мог бы поклясться, что они – одно целое. Что разделили нечто прекрасное, нежное и пылкое.
И все же, когда он просил ее стать его женой, она наотрез отказалась. Ясно, что она вовсе не помышляла ни о чем подобном. Мало того, собиралась нежно с ним попрощаться, при этом дала понять, что ее сердце не занято, но Диллон не сумел его затронуть.
А вот она сумела…
Он вдруг отчетливо ощутил, как сжалось его сердце. Откинув голову на спинку дивана, он посмотрел в потолок и проклял все на свете.
И неожиданно услышал шелест юбок и знакомое фырканье.
Развернувшись, Диллон встал на колено и заглянул за диван.
– Пруденс! – ахнул он.
Ничуть не обескураженная, она сморщила носик и встала.
– Какого дьявола ты тут делаешь?
Спокойно одернув халатик, она туго подпоясалась.
– Моя спальня как раз над бальным залом. Мама и папа сказали, если будет слишком шумно, я могу спуститься вниз, почитать или заснуть.
Диллон снова бросился на диван и вдруг понял, что все лампы зажжены.
– Я читала, – пояснила Пруденс и, показав книгу, вскарабкалась на кресло у камина. – Потом услышала, как кто-то идет, и поэтому спряталась.
Интересно, что она могла услышать? Диллон подозрительно прищурился.
– Скажи уж, не терпелось подслушать, потому и спряталась.
– Я посчитала, что это может быть чем-то познавательным, – свысока объявила она, пристально вглядываясь в него голубыми глазами: более голубыми, чем у отца, более проницательными, чем у матери. – Так оно и оказалось. В жизни не наблюдала более неуклюжей попытки сделать предложение.
– Ты забудешь все, что слышала, – процедил он зловеще. Она снова фыркнула:
– Ну да, всю эту болтовню насчет того, что ты предлагаешь ей пожениться, поскольку она графская дочь? А чего ты еще ожидал? К тому же она прекрасно держала себя в руках, несмотря на крутой нрав. Она ужасно вспыльчивая, верно?
Диллон скрипнул зубами. Он прекрасно помнил, что светилось в глазах Прис. Гнев… вспыльчивость… все верно, но также что-то еще. Что-то, беспокоившее его.
– Я не потому сделал предложение, – вырвалось у него. Слова просто слетели с языка. В этот момент он говорил не с Пруденс, а с собой. Сообразив, что проболтался, он поднял голову и увидел, что племянница с сожалением наблюдает за ним.
