А тут еще эта женщина. Сначала пришла шальная мысль родить с ней сына и выдать за своего, то есть привести на престол своего сына под видом султанского. Но Ибрагим быстро понял, что придумать такое можно лишь в полном угаре, любовном или каком другом, неважно. Однако к тому времени он уже успел подарить роксоланку султану, о чем тут же пожалел.
Словно нарочно сбылось то, чего он так желал сначала, – Хуррем покорила Сулеймана настолько, что стала настоящей помехой самому Ибрагиму. Никакие попытки отвратить сердце султана от зеленоглазой красавицы или очаровать его другой красоткой не удались. Сулейман спал с подсунутыми ему красотками, но сердцем был дома со своей Хуррем.
Родила сына, стала кадиной, казалось, вот и предел, но Повелитель назвал ее Хасеки и тут же одарил еще одной беременностью.
Поняв, что Хуррем в сердце Сулеймана если не навсегда, то прочно и надолго, Ибрагим избрал другой путь, надеясь сделать юную женщину своей помощницей. Вдвоем они могли бы крутить султаном как пожелают, друг-советчик и возлюбленная вместе могли управлять империей от имени султана. А чтобы Хуррем поняла его силу, решил немного проучить.
Задумано было тонко, открой Хуррем книгу на нужной странице, она ненадолго, но основательно покрылась бы сыпью и волдырями. Это нестрашно, со временем прошло бы, но Сулейман весьма осторожен и впечатлителен, он просто побоялся бы приближаться к Хуррем. И вот тогда помочь отчаявшейся красавице смог бы Ибрагим. И дело не в зелье для заживления болячек, его могли дать и лекарки, каких в гареме полно, и у самой Хуррем есть. Ибрагим рассчитывал помочь Хуррем вернуться в спальню к султану, посодействовав в этом и, следовательно, получив власть над самой красавицей.
Дергать за ниточки, чтобы послушные люди-куклы совершали нужные движения… О, это и есть настоящая власть. Только глупцы думают, что она на троне, в роскошных одеждах, в золотых цепях или венцах на голове. Нет, настоящая власть молчалива и внешне мало заметна. Только наметанный взгляд может определить, что она есть и в чем выражена. Не зря говорят: не смотри на того, кто говорит, смотри на того, кто заставляет говорить.
Ибрагим умел ценить именно эту настоящую, незаметную власть и получал удовольствие от нее. Даже обладание красивой женщиной и богатством не доставляло такого удовольствия.
И тут произошло неожиданное. Во-первых, Хуррем каким-то образом догадалась о подсыпанном яде. Евнух, которого Ибрагим нарочно пристроил в гарем и даже к самой Хуррем, клялся, что она ничего не заметила, даже решила, что это проделки Махидевран, и устроила той скандал. В результате заболела не Хуррем, а простая служанка.
Но Хасеки догадалась еще и о том, кто «заставлял говорить». Это было уже не просто поразительно, а опасно. И все-таки не это испугало Ибрагима, а его собственное сердце. Грек не мог совладать сам с собой. Не видя Хуррем, он мог не вспоминать о ней. Но стоило попасть в гарем, как глаза сами искали ее невысокую фигурку, старались встретиться с зелеными глазами. Это становилось наваждением, не поддавалось никакому лечению, с этим не удавалось справиться.
Ибрагим привык диктовать свою волю, не прямо, но упорно подчиняя себе, он привык быть хозяином положения, хозяином самому себе. Можно сколько угодно служить султану, выполнять его волю и при этом знать, что сам султан выполняет твою.
Но то, что происходило с Ибрагимом при виде Хуррем, не нравилось ему совсем. Принадлежи женщина ему самому, ничего страшного, терять голову в объятиях красавицы, которая послушна тебе, все равно что служить султану, который поступает по твоему совету. Но Хуррем была чужой, опасно чужой, и не подчинялась. Хуже того, она любила Сулеймана, и как бы ни убеждал себя Ибрагим, что у роксоланки просто нет другого выхода, она обязана любить того, кому принадлежит, в глубине души он понимал, что Хуррем любит по-настоящему.
В такой капкан Ибрагим не попадал ни разу в жизни. Обидней всего было сознавать, что устроил его себе сам. И выхода не видно…
Звери, попав в капкан и не желая доставаться охотнику, иногда спасаются из ловушки страшной ценой. Известны случаи, когда лисы в капканах отгрызали себе лапы, чтобы освободиться, предпочитали оставаться калеками, гибнуть, но на воле, не становясь воротником или шубой.
Ибрагим был в похожем состоянии: не имея возможности и сил выбраться из капкана живым, он предпочел принести жертву. Только жертвой становилась Хуррем.
Венецианский купец очень удивился, услышав просьбу о яде:
– Это опасно, синьор Ибрагим, очень опасно.
– Никто не узнает, где я его взял, да и то, что это я, тоже не узнают.
– Но для кого?
– Синьор Марко, зачем вам подробности, это опасно.
Яд грек получил, даже сумел применить, но снова все пошло не так. Хуррем должна была погибнуть вместе с не родившимся ребенком, но родила раньше срока и осталась жива. И девочка жива и здорова. Обман со стороны венецианца?
– Синьор Марко, вы обещали результат, но ничего не вышло.
– Вы говорите о любимой наложнице султана? Просто кто-то догадался и применил противоядие. В случае не мгновенной, а медленной смерти это не редкость.
Больше оправдания Ибрагима поразила осведомленность венецианца. Откуда он все знает о Хуррем? По спине снова полз холодок, как он мог так выдать себя?
– О какой наложнице вы говорите? При чем здесь женщина, тем более султана, я применял против мужчины.
– Ну да, ну да…
Но Ибрагим видел, что купец не поверил неуклюжему объяснению, и видел, что он видит. Стало совсем не по себе, дать такой козырь в руки тех, перед кем набиваешь себе цену! Теперь у них есть чем пугать…
На душе было совсем гадко. И отравление не удалось, и венецианец теперь хозяин положения. А что он может сделать, рассказать султану, что давал яд против его обожаемой Хуррем? Нет, зря дрожать не стоит, ничего венецианец не сделает, самому дороже может обойтись.
Хуррем очнулась, чувствуя себя уже значительно лучше. Зейнаб не стала давать еще снотворное, наоборот, торопилась вернуть бодрость.
По просьбе матери принесли малышку. Михримах сладко посапывала, девочка оказалась спокойной и хлопот не доставляла. Налюбовавшись дочерью, Хуррем позволила унести ее. Вздохнула:
– Какой мне сон снился…
– Какой? – переглянулись Зейнаб и Фатима.
– Будто Повелитель приходил и даже принес фирман с именем дочери.
– И как же он назвал маленькую принцессу?
– Не помню…
– Михримах он ее назвал, Хуррем. Это был не сон, Повелитель действительно приходил и принес вот это! – Фатима подала свернутый в трубочку фирман.
Хуррем не могла поверить своим глазам и ушам, даже руки дрожали, когда принимала свиток. Буквы прыгали перед глазами, их застилали слезы счастья. Сулейман объявлял о рождении дочери так, как обычно делали только о сыновьях, давал ей имя, а саму Хуррем снова называл Хасеки.
