Старик упал на колени и перекрестился:
— Смилуйся, господи! — выдохнул он. — Надо молиться, очень много молиться, чтобы с вашим посланником не случилось несчастья!
Де Бац едва не сказал старику, что речь идет не о посланнике, а о посланнице, но вовремя спохватился. Он испугался реакции этого странного человека. Барон пробормотал только:
— У… у него надежная охрана. Все должно пройти хорошо…
— Да услышит вас бог. Но повторяю — надо молиться, чтобы Всевышний отвел от этого человека грозящее ему несчастье. Иначе вы рискуете никогда его больше не увидеть!
Барон горячо поблагодарил аббата и вышел. Несмотря на холод, у него по спине ручьями тек пот. Жан был человеком скорее холодным и расчетливым, нежели романтичным, и поэтому его ум отказывался верить в предсказания, судьбу, проклятия. Он с бездумной легкостью называл все это вздором. Но в этот вечер, когда его шаги отдавались гулким эхом на пустых улицах спящего города, де Бац вынужден был признать, что ему страшно. Разумеется, он боялся не за себя, а за Лауру, в платье которой теперь хранилось средоточие всех несчастий. Молодая женщина уже столько выстрадала! Ей предстоял долгий, опасный путь, где ее ожидали ловушки и опасности. Она как будто в самом деле притягивала к себе беду!
— Я должен ее догнать, — сказал Жан на следующее утро Мари, рассказав ей о разговоре с аббатом-прорицателем, — Один, верхом, я легко догоню дилижанс, который ползет в Бретань.
— И что вы станете делать, когда догоните их?
— Верну в Париж, а сам поеду дальше, в Англию.
— Вы в любом случае туда поедете! И мне кажется, что вам не стоит их догонять. Судя по тому, что вы мне рассказали, бриллиант приносит несчастье только тем, кто им владеет. Но Лаура и Питу только гонцы, ни у одного из них нет намерений присвоить камень себе. Но если вы броситесь их догонять, то именно вы можете подвергнуть их опасности. Ведь это за вами следят…
— Вы полагаете, что я должен придерживаться первоначального плана и отправиться в Булонь, а им предоставить возможность самим выпутываться из трудных ситуаций?
— Совершенно верно. Если бы Лаура была одна, я бы вам этого не посоветовала. Но она с Питу. Анж умный, отважный, сильный молодой человек. И потом, он любит Лауру и сумеет ее защитить.
— Питу любит Лауру? Откуда вы это взяли?
Мари рассмеялась легким серебристым смехом:
— Друг мой, у вас скверная привычка не обращать внимания на чувства окружающих вас людей. Вы витаете в высоких сферах верности, любви и долга и думаете только о ваших драгоценных монархах. Но те, кто следует за вами по этой усыпанной шипами стезе, не становятся от этого существами исключительно духовными. У них есть сердце, и это сердце поет ту песню, которая ему нравится. — И какую же песню, по-вашему, распевает сердце Питу?
— Это своего рода религиозный гимн. Еще немного, и он возблагодарит бога за то, что он создал такой хрупкой и такой трогательной бывшую маркизу де Понталек.
— Никакая она не хрупкая. Эта женщина намного сильнее, чем вы предполагаете…
— ..и намного слабее, чем думаете вы. Возможно, это отчаяние придает ей силы, хотя я в этом сомневаюсь. Анна-Лаура была создана для мирной жизни в своем замке посреди леса рядом с нежным супругом и детьми. Они оба наблюдали бы, как растут дети. Даже если она решила сделать все, чтобы забыть о крушении своих надежд и своей жизни, она все равно не стала бы царицей амазонок. Питу знает об этом, и он счастлив, что у него есть возможность присматривать за ней. И не вздумайте мешать ему! Он может вас возненавидеть…
На почтовой станции в Витре, в последнюю ночь перед приездом в Ренн, Лаура и Питу задержались у огня, хотя остальные пассажиры уже разошлись по своим комнатам. Молодая женщина смотрела, как Анж раскуривает свою трубку, потом огляделась по сторонам, убедилась, что их никто не услышит, и спросила:
— Вы позволите задать вам вопрос? Должна признаться, что это не выходит у меня из головы с тех самых пор, как мы познакомились.
— Не стоит так мучиться. Спрашивайте!
— Почему вы участвуете в этом?
— Потому что меня так воспитали. В Валенвиле, что возле Шатодена, мы не купались в роскоши. Мои родители были бедными крестьянами, у нас было только две коровы. Но мой отец захотел дать мне образование. А моя тетя после его смерти решила сделать из меня священника и отдала меня в семинарию Болье в Шартре. Проблема была в том, что во время каникул я читал все книги, которые мой дядя прятал от ее пристального взгляда. Это были Вольтер, Руссо и другие. Благодаря этим книгам я и республиканец. В 1789 году, когда меня отправили в Шартр в сопровождении двух аббатов, чтобы выстричь на моей голове тонзуру, я сбежал от них и приехал в Париж.
— Вы республиканец? Тогда я вообще ничего не понимаю!
— Сейчас поймете. Я не стану рассказывать вам о месяцах нищеты, которые мне пришлось пережить, пока я не стал редактором в газете «Королевский двор и город». Это был листок либерального толка, и мне поручили следить за судебными процессами в Шатле. Вот так я попал на процесс маркиза де Фавра, обвиненного в заговоре с целью похищения короля. Людовик XVI должен был исчезнуть, чтобы на престол сел его брат граф Прованский. Я быстро сообразил, что этот несчастный стал жертвой дворцовой интриги. К тому же арестовали только его одного, а остальные заговорщики остались на свободе. Маркиза де Фавра осудили и повесили, что было позорным для дворянина. Он ничего не сказал, не назвал ни одного имени, и за него никто не вступился, даже тот, кто должен был сделать все ради его спасения. Я преисполнился отвращения и стал приверженцем короля, которому приходилось общаться с такими мерзавцами, как его брат. Позже я опубликовал брошюру, изложив в ней свой взгляд на процесс.
— И вы стали знаменитым?
— Не слишком. Получилось так, что моя брошюра попалась на глаза королеве. Она послала за мной аббата Ланфана, бывшего в ту пору духовником короля. 10 июня 1790 года Мария-Антуанетта приняла меня в Тюильри. Уверяю вас, сердце так сильно билось у меня в груди, что я едва дышал… Рядом с ее величеством лежала моя книжка, она выразила мне свое одобрение. Потом, открыв ее на какой-то странице, королева попросила меня прочитать один абзац вслух. Там я клялся защищать до последней капли крови короля и веру. Я прочитал, и королева попросила меня поклясться, что я никогда не отступлю от своих слов. И я поклялся!
— Без колебаний?
— Я не мешкал ни секунды. Потом королева позволила мне поцеловать ей руку… Она подарила мне тысячу пятьсот ливров и миниатюру со своим портретом. N — Какой удивительный рассказ! Я полагаю, что вы вышли из ее покоев еще большим роялистом, чем раньше?
— Куда большим, вы правы, — ответил со смехом Питу. — А потом я познакомился с бароном. Он тоже читал мою брошюру. Не скрою, это очень обрадовало меня, и мы стали с ним неразлучны.
