— Я… Мы сходим, купим тебе мороженого, — сказал он. — Идет?
— Ладно.
— «Сливочная сладость», да? Это ведь оно — твое любимое? Ты без него жить не можешь.
— Точно, это самое вкусное.
— Мы скоро вернемся, — он наклонился и поцеловал девочку; когда он обернулся и посмотрел на Еву, в его глазах был водоворот чувства вины, горя и отчаянной надежды.
— Папа плакал, — сказала Дарли, когда они остались один на один. — Он старается сдерживаться, но у него не получается. Старается помочь, но у него не получается.
Стоя лицом к лицу с этим изможденным страданиями и болью ребенком, Ева почувствовала, как отчаянно ей не хватает Пибоди. Она бы точно знала, что нужно сказать, как сказать, как наладить контакт с девочкой и с родителями.
— Я не могу папе рассказать, что он со мной сделал. Не могу об этом говорить, при нем не могу. Маме бы рассказать хотела, но не знаю как. Я была дурой, значит, я сама во всем виновата. Я не могу им все рассказать.
— Почему ты считаешь, что была дурой?
— Мне нельзя разговаривать с незнакомыми людьми, типа той женщины. Если бы я не…
— Она была доброй, — начала Ева. — На вид она была доброй, нормальной женщиной. А ты была в магазине, вокруг была толпа народу, и подруга недалеко, только переодеться отошла.
— Она сказала, что хочет купить кое-кому подарок — я точно не помню. Платье было просто шикарное, и она просто хотела спросить, нравится оно мне или нет. Все так странно вышло.
— Уверена, родители учили тебя вести себя со взрослыми вежливо.
— Да, конечно, но…
— И в этом магазине ты уже много раз бывала, а вокруг были еще люди, и продавцы, и твоя подруга. И добрая на вид женщина задала тебе вопрос. Ты ответила на него, но это не значит, что ты дура. Она воспользовалась тем, что ты — вежливая, хорошо воспитанная девочка. Ты не виновата в том, что она оказалась совсем не доброй. Ты ни в чем не виновата. Ты не сделала ничего дурного. Ты ничем не заслужила того, что с тобой произошло.
— Вы не понимаете, — Дарли заплакала; крупные слезы медленно покатились у нее по щекам. — Другие полицейские тоже не понимают. Вы не можете понять.
— Нет, могу.
Дарли в гневе замотала головой:
— Нет, не можете! Вы не знаете, каково это!
— Я знаю, каково это.
Что-то в том, как Ева произнесла это, заставило Дарли утереть слезы и уставиться на нее.
— Айзек и с вами тоже это сделал? — дрожащими губами произнесла она.
— Нет. Это был другой, наподобие его.
— И вы сбежали? За вами пришли и спасли вас?
Кровь на руках, лице. Влажная и теплая.
— Да, я сбежала.
— Как же вы теперь живете? Как вы можете жить? Я не смогу жить дальше.
— Нет, сможешь. Ты уже начала жить дальше. Ты сказала отцу, что хочешь мороженого, хотя это и не правда. Сказала, потому что не хочешь сделать ему больно, потому что хочешь, чтобы ему стало легче. — Ева взяла со столика расческу. — Спорим, и маме своей ты позволила расчесать себе волосы, просто чтобы дать ей что-то для тебя сделать.
— Но мне было приятно.
— Ты уже начала жить дальше, — снова повторила Ева. — Это не просто и не быстро дается. Тебе захочется, чтобы все закончилось побыстрее. Родителям тоже. Но так просто это не закончится. Если кто-то говорит тебе обратное, они-то как раз и не могут понять, каково это. Наверно, не их в этом вина, хотя это раздражает и… иногда причиняет боль.
Дарли быстро с силой кивнула, так что слезы вновь покатились у нее из глаз.
— Ты будешь злиться, тебе будет страшно, — продолжала Ева все тем же обыденным тоном. — Время от времени ты будешь снова думать о том, что это ты сама во всем виновата. Это брехня.
— На меня теперь все будут по-другому глядеть.
— Да, наверное. По крайней мере какое-то время. Они будут тебя жалеть, иногда тебе от этого будет тошно. Совсем тошно, потому что тебе будет хотеться, чтобы все стало, как прежде. Как прежде, уже не будет.
— Ни за что не смогу вернуться в школу.
— Нет, детка, — усмехнулась Ева, так что Дарли удивленно заморгала, — со мной этот трюк не прокатит. Но попытка засчитана. Покупать тебе мороженое, расчесывать волосы, держать за руку и вытирать слезы могут и другие, вон их сколько. Я тебе скажу все начистоту. Жить дальше с тем, что с тобой произошло, ты научишься. Что дальше делать с этой жизнью, решать тебе самой.
— Мне страшно, что он опять меня найдет.
— А это уже моя работа, сделать так, чтобы не нашел. — «Победитель чудовищ, — вспомнила Ева. — Может, на первое время это и впрямь сработает». — Я свою работу делаю хорошо. Тебе не обязательно мне рассказывать, что он с тобой делал. Но если ты расскажешь мне все, что помнишь про него самого и про ту женщину, про их квартиру, о чем они разговаривали и разговаривали ли они еще с кем-нибудь, будет здорово.
— Она сказала, он должен сделать ей татуировку, с его именем в сердечке. Он расхохотался, и она ужасно разозлилась. Он… — Дарли, прямо как Мелинда, дотронулась до своей груди. — Я не могла пошевелиться. Было больно. Она жглась, но я не могла пошевелиться.
— Ты была в сознании?
— Я могла их видеть и слышать, но это было как во сне. Она сказала: пусть тогда он клеймит своих шлюшек. Она пойдет к мастеру и сделает себе настоящую татуировку. Он запретил ей это делать. Не хотел, чтобы кто-либо прикасался к ее телу. Ей это понравилось, — Дарли судорожно вздохнула, ее губы все еще дрожали. — Он был без одежды, и когда закончил делать татуировку, она начала… — Дарли вся залилась краской. — Она начала его трогать, ну, знаете, там. А он начал трогать ее, но смотрел он на меня. Мне стало тошно, я закрыла глаза и стала думать, что это все ночной кошмар.
— Больше ты о той комнате или об их разговорах ничего не помнишь?
— Он велел ей перестать, ну в смысле трогать, и она опять разозлилась. Тогда он сказал, что пора повеселится втроем. Включить камеру.
— Камеру?
— Он сказал ей достать ее из шкафа. Она была такая, на треноге. Видеокамера на треноге. Он дал мне чего-то выпить, и я снова смогла шевелиться. Вот только руки… Он меня связал, — Дарли показала, подняв их за спиной. — Я кричала. Плакала и пыталась вырваться, тогда она меня ударила по лицу. Очень сильно. Она мне сказала… — Дарли глянула на дверь. — Сказала «заткнись на хрен». Но он сказал, ему нравится слушать, как кричат плохие девчонки. А потом… — Дарли запнулась и начала плакать.
— Все хорошо. Если ты не готова, не нужно об этом думать или рассказывать. Расскажи мне об этой видеокамере.
— Ну… Он на нее снимал то, что они делали. Когда… Когда он… — Дарли закрыла глаза, Ева все поняла и, подойдя ближе, взяла девочку за руку.
