— Я знала, что ты найдешь меня даже на краю света, — шутит Мэллори, целуя Натана.
Он смотрит ей в глаза и произносит торжественным тоном:
— Я бы пошел за тобой дальше… дальше, чем на край света.
И в этот миг она уверена: он — ее судьба и всегда будет с ней.
— Я не слышал, как ты подошла, — пробормотал Натан, открывая глаза.
Мэллори поставила чашку горячего кофе на столик.
— Я положила твои брюки в сушилку, скоро сможешь одеться.
— Спасибо.
Они вели себя неестественно, словно два бывших любовника, которых развели превратности судьбы.
— Что это за сумки? — Натан указал на два дорожных баула, стоявших у входа.
— Меня попросили принять участие в конференции перед Социальным форумом в Порту-Алегри. Я сначала отказалась из-за Бонни, но ты забрал ее раньше и я…
— Как, ты едешь в Бразилию?
— Всего на три-четыре дня, вернусь к Рождеству.
Мэллори открыла одну из сумок:
— Вот, возьми, надень, а то простудишься. — И протянула ему выглаженную майку. — Вещь старая, подумаю, тебе еще будет впору.
Он развернул майку — та самая, которая была на нем вечером, когда они впервые занимались любовью. Это было так давно…
— Я не знал, что ты ее сохранила.
Смутившись, она взяла с дивана шаль и завернулась в нее.
— Брр… и правда не жарко… — И вздрогнула. Потом исчезла на несколько секунд и вернулась с бутылкой текилы в руке.
— Вот одно из самых приятных средств согреться. Впервые за долгое время он увидел улыбку на ее лице, и эта улыбка была адресована ему.
— A tu salud!
[21]
Так сказала бы Бонни.
— A tu salud! — ответил Натан.
Они чокнулись и, как требовал обычай, выпили залпом. Мэллори потянула к себе край одеяла, села рядом на диван, положила голову Натану на плечо и закрыла глаза.
— Давно мы не разговаривали, правда?
Дождь все шел, струи воды хлестали по окнам, оставляя длинные дорожки на стеклах.
— Скажи, что тебя беспокоит?
— Ничего, — соврал Натан.
Он решил не рассказывать ей о Вестниках — эта история слишком фантастична, на грани безумия. Пожалуй, Мэллори примет его за сумасшедшего и станет волноваться за Бонни, которую он доверил Гудричу.
Но она настаивала:
— Кажется, не слишком все прекрасно. Чего ты боишься?
На этот раз он не соврал:
— Потерять тебя.
Мэллори разочарованно пожала плечами:
— Думаю, мы уже потеряли друг друга.
— Можно терять человека по-разному.
Она смахнула локон с лица.
— Что ты имеешь в виду?
Натан ответил вопросом на вопрос:
— Как мы докатились до этого, Мэллори?
— Ты сам прекрасно знаешь.
Он смотрел в сторону.
— Если бы Шон не умер…
Мэллори нервно ответила:
— Оставь Шона в покос! Ты изменился, Натан. Ты перестал быть человеком, которого я любила. Вот и все.
— Любовь не проходит просто так.
— Я не сказала, что перестала любить тебя. Я сказала, что ты перестал быть тем, кого я любила.
— Ты знаешь меня с восьми лет! Конечно, я изменился. Все меняются.
— Не делай вид, что не понимаешь: вся твоя жизнь стала вращаться вокруг работы. Ты не обращал на меня внимания!
— Я должен был работать! — попытался он оправдаться.
— Гордость для тебя была важнее собственной семьи. Ты все время соревновался с моим отцом.
— Джеффри сам хотел этого. И не забывай о том, как твоя семья относилась к моей матери.
— Но я — не моя семья, а ты не подумал обо мне. Ты так отдалился от меня, Натан. Тебе всегда было мало — ты искал идеального счастья.
Он попробовал объяснить:
— Но я хотел, чтобы мы были счастливы. Ты, дети…
— Натан, но мы и так были счастливы. Чего ты еще хотел? Еще больше денег? Зачем? Чтобы купить третью машину, потом четвертую? Чтобы играть в этот чертов гольф в шикарном клубе?
— Я хотел быть достойным тебя. Хотел показать, что у меня получилось добиться успеха.
Мэллори пришла в ярость:
— А, вот оно! Показать, какой он успешный, — великое стремление Натана Дель Амико!
— Ты не можешь понять. Там, где я родился…
Она не дала ему договорить:
— Я прекрасно знаю, где ты родился и как тебе было трудно. — Она чеканила каждое слово. — Но жизнь — не соревнование и не война, и ты не обязан каждую минуту подтверждать свои достижения. — И резко поднялась с дивана.
— Мэллори!
Он хотел ее остановить, но она осталась глуха к его призыву и скрылась в противоположном конце комнаты. Чтобы успокоиться, зажгла маленькие свечи — их было много, пламя металось под высоким стеклянным колпаком… Натан подошел к ней, хотел было положить руки ей на плечи. Она резко отстранилась.
— Вот, посмотри! — И бросила ему номер «Нью-Йорк таймс».
Даже когда Мэллори стала жить в Калифорнии, она продолжала выписывать нью-йоркские газеты, к которым привыкла еще со студенческих пор.
Он поймал газету на лету и прочитал заголовки на первой полосе:
«Огайо. Подросток, вооруженный пистолетом, убил трех человек в своем лицее».
«Чили. Извержение вулкана повлечет за собой гибель людей».
«Африка. Сотни тысяч беженцев вышли на дороги в районе Великих Озер».
«Ближний Восток. Новый конфликт после теракта».
Через несколько секунд Мэллори грустно спросила:
— Какой смысл у жизни, если ты не можешь разделить ее с кем-то?
Глаза ее влажно сверкнули, она пристально посмотрела на него.
— Что для тебя было важнее в жизни, чем любовь, которую ты мог разделить с нами?
Натан молчал, и она продолжила:
— Мне не нужен был безупречный мужчина. Ты мог бы признать свои слабости, хотя бы передо мной. Ты мог бы довериться мне…
Эти слова означали: «Ты меня так разочаровал». Натан смотрел на Мэллори расширенными от гнева глазами. Все, что она сказала, — правда, но тем не менее он не заслуживал тою, чтобы его одного обвиняли во всех грехах.
— А знаешь, я сохранил обручальное кольцо. — Он показал ей безымянный пален. — Я сохранил кольцо, а ты идешь с этим ничтожеством обедать в наш ресторан!
