Приятные картины будущего постепенно уступили место утилитарным занятиям. Я надел чистую холщовую рубаху, не менее чистые носки фирмы «Карпентерс», натянул на себя камуфляжные брюки, высокие непромокаемые ботинки и стал в таком виде расхаживать по квартире, заново привыкая к военной форме после того, как снял ее, казалось бы навсегда, двадцать лет назад. Новая одежда и обувь, как выяснилось, были гораздо удобнее солдатского хэбэ и сапог, которые мы, связисты, подобно морякам, без пиетета относившимся к своим ботинкам, называли «гады». Затем я еще раз примерил бронежилет, который показался мне даже более легким, чем в первый раз, а также куртку и кевларовый шлем с номером 1. Повесил на пояс кобуру с маузером, нож в пластиковых ножнах, подсумок с запасными магазинами и пошел в прихожую к зеркалу. На меня глядел почти незнакомый мне человек, разве что очки и бородка напоминали мне о том, что я по-прежнему Роман Львович Трахтенберг, а не просто какой-то абстрактный военный, собирающийся на боевую операцию.
Тут мне пришел в голову анекдот про грузинского спецназовца, который не явился на боевое построение отряда. Командир строго спрашивает его: «Рядовой Шимпадзе! Вы почему не явились вчера на построение отряда? А если война?» Тот отвечает ему: «Батоно командир! Я вчера проснулся очень рано. Раскрасил лицо боевой краской. Надел форму. Затем бронежилет. Затем каску. Затем автомат на шею повесил. Гранаты на пояс прикрепил. Затем пистолет повесил. Потом нож на пояс повесил. Затем гранатомет за спину, потом взял пулемет с лентой в руки и посмотрел в зеркало…» — «Ну и что, Шимпадзе, ты все ведь правильно делал!» — «Так понимаешь, батоно командир, я поглядел в зеркало, увидел себя, и так мне страшно стало, что я сразу обосрался. Пришлось форму стирать, вот, только высохла!»
Конечно, вид у меня был достаточно грозный, хотя я еще не нацепил флягу и противогаз, но никаких позывов мой кишечник не испытывал. И вообще, то, насколько боевым и решительным я выгляжу в форме, даже добавило мне немного гордости. Затем аккуратно снял с себя все, кроме штанов и чистой рубахи, и подумал, что решительность решительностью, а посетить «обитель фаянсового друга», так романтично я называл свой санузел в минуту хорошего настроения, было все-таки нужно. Во всяком случае, в профилактических целях.
Удобно устроившись на унитазе, я взял в руки недочитанную мной утром «Пресс-газету». Среди дебильных «эксклюзивов» о будущей свадьбе Баскова и Оксаны Федоровой, изменах Навки Жулину с Башаровым и Башарову с Жулиным, а также Башарова как Навке, так и Жулину, причем непонятно с кем, я обнаружил и неизвестно откуда взявшееся собственное интервью. Из него я выяснил о себе довольно много нового. Во-первых, я «признавался», что хотя и еврей, но против обряда обрезания и сам ему не подвергался (чтобы убедиться в обратном, я на всякий случай даже привстал и посмотрел вниз). Во-вторых, я на вопрос о своих личных планах «эксклюзивно сообщал», что «планирую поэкспериментировать со своей сексуальной ориентацией», причем, если верить тексту, даже «задумался о смене пола», в связи с чем и выпустил вторую часть книги «Путь самца». Ну а самое интересное, что удалось «выяснить» «нашему корреспонденту», это то, что в моих ближайших творческих планах — запись альбома дуэтов с Монтсеррат Кабалье, причем главным нашим хитом должна стать песня Кима Брейтбурга на стихи Карена Кавалерьяна «Русский парень»! Иллюстрировал всю эту чушь фотомонтаж, на котором мы с гражданкой Кабалье «вместе идем на дискотеку».
Восхитившись уровнем фантазии анонимного корреспондента «Пресс-газеты», я аккуратно разорвал страницу на шесть равных частей и использовал пару из них по прямому назначению, не забыв после этого спустить воду. Любопытно, но на этот раз даже унитаз не засорился — так хорошо было подготовлено интервью.
Я снова начал приводить себя в боевой вид, и именно за этим занятием меня застал звонок в дверь. На экране телевизора я увидел сосредоточенного Шурика, тоже в камуфляже и очках, только без каски и оружия. Скорее всего, чтобы не привлекать внимания, свой кистень он оставил в машине, а огнемет, насколько я помнил, пока лежал на нашей временной «базе» вместе с другим тяжелым вооружением. Я же нахлобучил свой боевой шлем, поправил маузер и пошел открывать дверь.
— Да, Роман Львович, вот теперь ты настоящий боевой командир!
Шурик был явно впечатлен моим воинственным видом, хотя и сам выглядел вполне соответственно ситуации. Я еще раз взглянул на себя в зеркало и, довольный увиденным, погасил свет. Спуск в лифте, выход из подъезда, и мы уже в микроавтобусе, двигаемся в сторону завода имени Ильюшина.
В спортивном зале завода, арендованном нами в качестве плацдарма для подготовки решительного наступления, царило всеобщее оживление. Рогалик с помощью Тыну пыталась подогнать боевой шлем так, чтобы он не болтался на голове. Цан возился с аккумуляторами для приборов ночного видения, Рамиль укладывал в специальный противоударный футляр гранаты, а Жоржик вертелся перед огромным зеркалом, у которого работницы завода в обычное время занимались аэробикой. Оружие и спецсредства были проверены, одежда и бронежилеты подогнаны, боеприпасы, сухие пайки и аптечки розданы бойцам. Перед выездом я обратился к личному составу с кратким напутственным словом:
— Сегодня, выступая перед зрителями программы «Вести», президент сообщил о том, что от успеха нашей миссии зависит не только благосостояние нашей страны, но и ее территориальная целостность. Он сказал, что теперь мы вместе можем решить, останутся ли храмы дьявола на нашей земле. И наша с вами задача — оправдать возлагающиеся на нас надежды. Так что, дамы и господа, — к бою!
Понятное дело, в моем выступлении были некоторые натяжки, особенно в той части, что руководство страны поручает важнейшую миссию именно нам, но, во-первых, я, как человек, воспитанный в СССР на статьях из газеты «Правда» и передачах Центрального телевидения, умел читать между строк, а во-вторых, обоснованно сомневался в том, что кто-то из моих подчиненных смотрел телевизор во время подготовки к началу нашего похода.
Первый и единственный человек, которого мы увидели, когда в полдвенадцатого ночи подъехали к секретному входу в зону «З» главного здания МГУ, была Вера Григорьевна. Клюшка, которую мы никак не ожидали встретить в это время и в этом месте, была, как и все мы, одета в камуфляжную форму, а волосы были спрятаны под лихо завязанную бандану. На плече у нее висел чехол, по очертаниям которого и надписи «Ремингтон» можно было предположить, что в нем находится двуствольное ружье, принадлежавшее ее сыну Алексею.
— И не желаю ничего слушать, Ромочка. Без меня вы никуда не пойдете! Не могу вас оставить в такой ситуации и просто сидеть дома, ждать. Обещаю вам, что в тягость не буду, а все организационные работы по питанию личного состава беру на себя. — С этими словами она указала на объемистую сумку на колесиках, стоявшую поодаль. — И рубль теперь у меня есть, не хуже ваших!
Сказав это, Вера Григорьевна вытащила из кармана куртки блестящую в свете фонарей монету. Она действительно была необычной, блестела как хромированная и выглядела абсолютно новенькой. Я взял ее в руки и взглянул на гурт. На нем были традиционные для обычных монет звездочки, перемежавшиеся выдавленными точками. Честно говоря, у меня закралось подозрение относительно того, что хитрая Клюшка, пользуясь своими связями в гальваническом цехе, просто попросила покрыть рубль слоем хрома, чтобы стать полноправным членом отряда. Но все же, учитывая ее большой вклад в общее дело, я решил взять ее с собой, тем более что ни запрещений, ни пожеланий, особенно конкретных, со стороны Алексеича на этот счет не было.
