«Моран» пошел на второй заход. Русский летчик был начеку и заложил вираж, когда японец подобрался на дистанцию открытия огня. Очередь прошила крыло, отвалился правый элерон.
Казаков почувствовал, что двигатель умирает. Его предсмертные конвульсии он воспринимал почти так же физически отчетливо, как и собственную простреленную ногу. Температура масла резко выросла, до заклинивания коленвала оставались секунды, может — десятки секунд.
Выбирая внизу место поровнее, летчик оглянулся и обомлел. Черный самурай снова заходил в хвост. Это шло вразрез со всеми легендами о нем. Обычно хладнокровный убийца наносил неожиданный удар и уходил невредимым, никогда не лез на рожон. Сейчас, желая во что бы то ни стало добить русского, он пер на малой высоте на русскую территорию, где в него стреляла каждая винтовка.
Зная, что горизонтальный маневр у «Садко» лучше, чем у «Морана», военлет заложил самый крутой левый вираж, на который был способен его израненный воздушный конь, и сразу правый. Завершив змейку, Казаков увидел японца прямо перед заляпанным маслом козырьком и не жалея патронов влепил длинную очередь метров с сорока. Когда пулемет смолк, наступила тишина, нарушаемая лишь свистом ветра — двигатель стал. Не рискнув выпустить закрылки, так как механизация правой плоскости явно пострадала, штабс-капитан начал снижение на условно ровном участке, тревожно вглядываясь в приближающуюся полосу чахлых посадок.
Срывая обтекатели и ломая шасси, «Садко» кое-как погасил скорость, высоко поднял хвост и грузно грохнулся на хвостовой крюк. Прямо по курсу в редкой смеси кустарников и низких деревьев застрял «Моран».
Но сбитый враг — еще не убитый враг.
Иногда человек умирает от пустячного толчка, чепуховой инфлюэнцы и даже общего расстройства чувств. Штабс-капитан, изрядно потрепанный жизнью человек, серьезно раненый и потерявший много крови, не хотел умирать. Но не стал дожидаться помощи и не пополз к своим. Подобрав какой-то обломок, он приспособил его наподобие клюки и, ежесекундно рискуя потерять сознание от боли и кровотечения, заковылял к «Морану», преодолевая самую трудную в жизни дистанцию.
Самурай стоял, опираясь спиной на разбитый черный фюзеляж аэроплана, молча, гладил его по рваному перкалю, словно прощаясь. Второй рукой он опирался на длинную искривленную саблю наподобие кавалерийской шашки, только с рукоятью под двуручный хват. Если бы штабс-капитан не изнемогал от потери крови и боли, он, верно, вспомнил бы, что свое традиционное оружие японцы именуют катаной. Странно, в обломках сбитых «Моранов» клинки не находили ни разу.
Увидев русского, японец повернулся к нему, стянул с головы шлем. Вокруг лба и черного с проседью ежика волос белела хатимаки с алым кругом впереди. Он вытащил катану из ножен, уронив их, принял стойку, отведя клинок в сторону, затем закашлялся кровью.
Казаков поднял револьвер. От слабости его качало так, что с тридцати шагов не попасть. Он собрал остатки сил на последний рывок и снова захромал к Черному самураю.
Штабс-капитан не соображал, что тяжело раненый враг до сих пор может быть опасен. Если бы военлет рассуждал логически, то вообще бы остался у «Садко». Им двигал единственный порыв, заглушавший и боль, и разум, — уничтожить проклятого вражеского пилота, унесшего жизни множества товарищей по отряду. Но японец не думал нападать — гордо выставив оружие предков, он приготовился к смерти. Самурай даже не смотрел на Казакова, демонстрируя пренебрежение к своему убийце. Губы зашевелились, что-то зашептав на родном языке.
Русский офицер поднял револьвер. С невольным уважением к врагу он подумал, что, будь у наших генералов хоть десятая часть несгибаемого духа, который проявил умирающий Черный самурай, наши войска бы не откатывались к Сыпингаю, а штурмовали Токио. Быть может, преследуя «Садко» над русскими войсками, пилот не только добивал подранка, но и сам искал достойной смерти в бою.
Через двадцать минут Казакова подобрал казачий разъезд. Есаул поразился, когда летчик отдал честь мертвому японцу.
Затем передовые части окончательно очистили Маньчжурию и заняли полуразрушенный Порт-Артур. Наступил последний акт драмы.
Глава 4
13 мая — 1 июня 1905 года. Китай, Шаньдунский полуостров. Юго-западное побережье Кореи
Война на суше близилась к концу. Но основные ударные силы японского флота, избегавшие активных действий в Желтом море, были по-прежнему сильны. Можно было их просто проигнорировать и подписать мир после капитуляции японского контингента в Корее. Но в направлении Владивостока двигалась 2-я Тихоокеанская эскадра вице-адмирала Рождественского.
Великий князь Александр Михайлович, не новичок на море, понимал, что эскадра сильна лишь номинально. После длительного и сложного перехода кораблям требуется ремонт, а экипажам отдых. Потери от столкновения с японским флотом наверняка ослабят русские позиции на переговорах о прекращении огня и мире.
После начала суматошного бегства японских войск из Маньчжурии в Корею князь отправил донесение государю, в котором просил эскадру Рождественского хотя бы на две недели задержаться в нейтральном порту. К концу мая он рассчитывал на освобожденной корейской земле оборудовать новую авиабазу, с которой север Японии окажется в радиусе действия. Император посоветовался с генерал-адмиралом и отклонил ходатайство командующего ВВС.
Утром 13 мая 1905 года великий князь собрал в своей китайской штаб-квартире командиров обоих отрядов «Русских Витязей», отряда «Морских Витязей» и командиров эскадрилий. Тяжелой авиации России предстояло самое суровое испытание за ее короткую историю.
Дом в традиционном стиле, с четырехскатной крышей и причудливо загнутыми ее концами, выглядел как игрушечный и совершенно не подходил по внешнему виду для полевого штаба ВВС. Несмотря на близость театра военных действий и обилие чужеземцев в военной форме, Восточный Китай казался идиллически мирным. Вблизи базы грозных воздушных миноносцев не рисковал показаться ни один транспортный и тем более десантный японский корабль. Шаньдунский полуостров, как острый клык, впился в море, а его острие, так удачно приблизившее русскую базу к оккупированной японцами Корее, приютило самое грозное воздушное оружие в мире.
— Господа, мы ожидаем возвращение разведывательного самолета и радиограммы с флагмана эскадры, — начал совещание князь. — Владимир Семенович, доложите состояние дел, исходя из имеющихся сведений.
Начальник разведки приблизился к большой карте Желтого моря и прилегающих земель, на которой уместилось множество мелких, словно игрушечных корабликов.
— По состоянию на исходе вчерашнего светового дня основные силы адмирала Того, включая эскадренные броненосцы, находятся на базе Мозампо под парами и готовы к выходу в море по первой команде. Вторая Тихоокеанская эскадра войдет в Цусимский пролив, по нашим расчетам, завтра на рассвете, — указка воткнулась в узкое горло между Японией и Кореей. — Здесь наиболее вероятное место атаки японского флота.
— Предполагаемые действия адмирала Рождественского? — спросил Александр Михайлович.
