— Вы хорошо осведомлены. Но как джентльмен должны понять, что интересы моей страны для меня на первом месте, даже если наше правительство не всегда сразу осознает значение авиационного прогресса.
Керзон глянул на авиатора с любопытством. Понятно, что джентльмен обязан быть лояльным к своей стране, если страна — Великобритания. А вот по отношению к другим странам у него это в голове не укладывалось. Ну не может быть русский настоящим джентльменом, как орангутанг не может оказаться английским лордом. Биологически невозможно.
— Другое предложение. Продайте аэроплан.
— Пока патентная защита наших изобретений не доведена в Британской империи до конца — никак невозможно. Завершим процедуры, тогда милости просим покупать самолеты «Садко». Причем не изношенные долгим перелетом и трехдневным авиашоу, а новые. Прошу простить, я желаю одеться и принять кофе. До свидания, сэр.
— Не торопитесь меня выставлять. Не хотите по-хорошему, будет по-плохому. — Маркиз протянул несколько бумаг. — Восемь лет назад вы провели в Сити несколько весьма рискованных финансовых операций. Здесь судебный приказ на ваш арест и арест вашего имущества в Англии, включая аэроплан.
— Не пытайтесь меня шантажировать. Тогда банк и две компании подали на меня в суд, я легко выиграл дело. Их вклады в финансовую операцию были признаны коммерческим риском, который не оправдался. Решения суда остаются в силе.
— То были гражданские иски. Сейчас за вас взялось государство, а разбирательство будет идти в порядке уголовного судопроизводства.
— Факт, что мой визит происходит по личной договоренности между российской императрицей и ее бабушкой королевой Викторией, ни на что не влияет?
— Конечно, влияет. Но не на правовую оценку ваших проступков восьмилетней давности.
— Я могу взять одежду? Или меня арестуют прямо в постели? Кстати, хочу уведомить о ваших претензиях русского посланника.
— Одевайтесь, а я пока передам ордер констеблю. Последний раз спрашиваю: соглашайтесь на сотрудничество. Тогда правительство отзовет иск.
— Маркиз, шли бы вы подальше... из номера. Не люблю, когда мужчины подглядывают, как я одеваюсь. Вы не находите в этом нечто нездоровое, сэр?
Дежа-вю. Тюремные стены, мерзкий запах мочи и немытых тел, угрюмые уголовные рожи. Вот же планида такая, думал Самохвалов. Что в России, что здесь — одинаково. Находятся уроды, страждущие заработать на чужом изобретении и чужой славе, а коли дела пошли не так, как хотелось, — милости просим в тюрьму
На славу, впрочем, не стоит зря грешить. Об авиационном шоу знал весь Лондон, включая тюремных обитателей. Узнав, что в камере поселилась звезда, урки прониклись уважением и даже выделили сравнительно приличное местечко.
Несмотря на расстояние в тысячи километров и разницу культур, опыт минской отсидки помогал. Английские уголовники сразу смекнули, чем им выгоден новый зек. В неволе крайне скучно. Оттого и проистекают дикие забавы и развлечения, которыми заключенные себя тешат, нарушая однообразие отсидки.
Самохвалов стал сказочником. Он часами говорил сокамерникам о небе, самолетах и полетах. Когда последний лондонский карманник знал досконально проблемы запуска мотора «тройки» зимой, Петр перебрался на классическую литературу, по памяти пересказывая Шекспира, Диккенса и Киплинга, о которых окружавшие его жители британской столицы ни разу не слышали.
Так проходили день за днем, неделя за неделей, пока русский дипломат и нанятый им местный адвокат-барристер добивались освобождения хотя бы под залог до суда. Удивительно, но в авторитарной России эти вопросы решались быстрее, чем в сравнительно демократичной Великобритании.
Самохвалова посетил инспектор Скотланд-Ярда, такой же чопорный джентльмен, как и Керзон, только мелкого пошиба. Как только тюремный надзиратель оставил Петра наедине с ним, инспектор чуть смягчил брезгливо-холодное выражение на физиономии и неожиданно совсем по-человечьи спросил:
— Почему вы женщин не катали?
— Сожалею, но женский организм устроен иначе. Их, бывает, тошнит, голова болит и кружится, когда мужчинам это не свойственно. Поэтому небо не для женщин. В России, правда, есть женский авиаотряд, но там долго подбирают по здоровью.
— Да. Жаль. Моя супруга так хотела взлететь, но ее даже в очередь не пустили.
— Сожалею. А сами?
— Что вы, сэр! Она бы меня дома поедом ела. Так — мы оба пострадавшие.
Понятно, суровый инспектор — гроза для жуликов, боится только свою благоверную. Знакомо.
— Увы, господин инспектор. В Англии, понятно, мне уже не летать и не устраивать шоу. И в Россию не могу пригласить, пока здесь сижу.
— Мистер Самохвалов, должен признаться, ко мне подходил джентльмен с Даунинг-стрит, рекомендовал устроить вам не самые комфортные условия пребывания, если вы не передумаете по поводу сотрудничества с ними. Но я поступлю иначе.
Полицейский вытащил «Санди ивнинг тайме» с фотографией Петра у «шестерки» в Кемптон-Парке и перо. Авиатор написал под диктовку прямо поперек фото: «Дай Бог, обязательно покатаю вас по небесам, леди Мэри».
— Для жены, — улыбнулся в усы инспектор, поднялся, спрятал газету и попрощался.
— Извините, сэр! А почему вы не исполните поручение по поводу моих условий содержания?
— Я же английский джентльмен! — ответил блюститель законности и покинул авиатора.
Англия одна, а джентльмены такие разные. Самые высокопоставленные четко отличают мораль для внутреннего употребления и на экспорт. Соотечественников, продающих наркотики англичанам, — презирают, а сами много лет вели войну с китайским правительством, неосмотрительно запретившим неограниченную поставку опиумной дури в Поднебесную. Рядовые британцы проще и честнее.
Самохвалова таки выпустили под залог, причем объектом залога стал «Садко-6» с полуразобранным мотором и снятым верхним крылом. Англичане перевезли его прямо в таком виде на военную базу в Портсмут. Оказавшись на свободе, пусть весьма ограниченной, недавний арестант выпросил пропуск к самолету, объясняя необходимостью забрать личные вещи, на которые судебное постановление не распространяется, и удостовериться в надлежащих условиях хранения. Достав из машины летный шлем, он пристроил под топливным баком небольшое устройство из бензиновой зажигалки и ручных часов, шепнув самолету: «Прости!» До первого судебного заседания умудрился проникнуть на борт российского торгового судна, отправляющегося в Питер.
Российский император изволил гневаться. Александра Федоровна пыталась его успокоить, но Николай считал, что здесь задета честь короны и лично божественной Алекс, посему не знал удержу. Вдобавок британцы заявили протест, так как предмет залога при непонятных обстоятельствах сгорел после посещения его Петром. Государь вызвал Самохвалова лично и выразил свое решительное недовольство, как тот смел напакостить в Англии, что угодил под арест, а потом еще трусливо сбежал.
