Николай II отверг поползновения Петра отправить вместо себя на Запад команду из военных летчиков и техников «Садко». Совсем недолго протирая трон, царь не имел собственного мнения и пока опирался на слово отца, ценившего Самохвалова, посему был категорически настойчив.
Вдоволь натешив честолюбие восторгами берлинских и парижских болельщиков и не желая работать лишь ради престижа, Петр предложил компаньонам максимально продвинуть коммерцию, разместив на самолете рекламу «Садко» и судовых двигателей. Естественно, в этот раз на авиашоу отправилась двухместная модель, шестая по счету — одномоторный биплан с шестицилиндровой «звездой» воздушного охлаждения.
Выторговав у царя казенную финансовую поддержку, Самохвалов предложил крайне смелый вариант — перегнать самолет в Англию своим ходом. С учетом запаса дальности всего в триста километров по пути предстоит множество посадок для дозаправки, профилактики и отдыха. Компаньоны навесили запасные баки, одна емкость заняла место в кабине летного наблюдателя.
Город Кале показался под крылом спустя двое суток с момента вылета из Питера. Петр, измотанный донельзя, спавший за время перелета лишь урывками, просто свалился на руки встречающим и уснул во время пресс-конференции. Восторгов журналистской братии это никак не уменьшило. Репортеры взахлеб писали о скором открытии авиасообщения с русскими столицами, игнорируя факт, что на дозаправке и обслуживании аппарата во время промежуточных посадок было занято около пятидесяти рабочих, а цена билета, если кто-то захотел бы путешествовать во второй кабине и полностью оплатить издержки, составила бы тысячи рублей.
Пока авиатор отсыпался в отеле, Кшесинский с техником перелопатили самолет до винтика, заменили прежний мотор на свежеобкатанный, поставили новые шины, тяги управления, трубопроводы. Никогда до этого не летали над открытым морем, лишь вдоль береговой полосы Финского залива. Не было и опыта аварийных посадок на воду — никто толком не знал, как долго аппарат продержится на поверхности до прихода помощи.
На рассвете хмурым утром 9 июля 1895 года Самохвалов принял аппарат у Яна, не спавшего ночью и лично сторожившего технику вместе с французской полицией — опыт парижского вредительства был весьма памятен. В пролив вышли два скоростных миноносца, на которых возлагалась надежда в случае, если авария случится до британского берега. Еще одна проблема, неизвестная в полетах над сушей, — отсутствие видимых ориентиров на поверхности, на которые Петр и другие пилоты ориентировались раньше.
Отсутствие солнца можно компенсировать ручным компасом, хотя из-за двигателя и иного металла, коим обильно наполнен самолет, компас давал погрешность. Хорошо хоть, Англия большая, пролив неширокий, а уж там как-нибудь разберусь, решил Самохвалов и закрутил магнето, когда Янек рванул лопасть винта. Новая «звезда» зашлась выхлопом, прогрелась.
Он сделал пробный круг, качнув крылом и поприветствовав немногочисленную публику, высыпавшую проводить его в шесть утра, уклонился на километр к востоку, выровнял курс на Дувр по наземному ориентиру — маяку — и направился вверх, вонзившись в облака. Вспарывая белесую муть, не имеющую ни верха, ни низа, где, казалось, само время вязнет в тумане, Петр про себя решил, что это — последняя модель, не имеющая приборов. На более мощном самолете придется пожертвовать несколькими килограммами дополнительного веса и установить компас, датчик уровня топлива, часы, приборы для измерения высоты и скорости. Теоретически, можно встроить маховик гироскопа, относительно которого вычислять крен и тангаж, когда не виден горизонт, вот только это устройство пока слишком массивно для авиации. Плюс циферблаты контроля за двигателем — обороты, давление и температура масла... Нет, хватит! Иначе придется постоянно пялиться в шкалы, на остальное времени не хватит.
Машина выскочила из облаков с легким креном, хотя внутри тумана казалось, что она держится ровно. Причуды вестибулярного аппарата в отсутствие видимых ориентиров, стало быть. Трудно дышать — набрана высота свыше двух с половиной тысяч метров. Солнце проступило за спиной. Значит, с направления не сбился и компас не врет, Альбион прямо по курсу, в каких-нибудь двадцати минутах.
На душу легло чувство романтического одиночества. Здесь, над облаками, Петр не просто один, он уникален — никого нет в воздухе на многие тысячи километров. Никто не летает над облачностью, разве что редкие аэростаты. Даст Бог, наступят времена, когда в воздухе будет не протолкнуться, придется принимать какие-то меры против столкновений.
Облака неслись под крылом иллюзорной землей. Всего в сотне метров над ними они кажутся плотной субстанцией, на которую можно совершить посадку.
Двадцать минут подошли к концу. Петр вошел в пологое пике, снова нырнув во влажную вату. Очень неприятный момент. Облакам края нет, кажется, что плотный английский туман заполнил пространство до земли, о близости которой оповестит страшный удар или, в лучшем случае, плеск волн, достающих до шасси.
Внизу слева мелькнул паром. Самохвалов отклонился от намеченной прямой не более чем на километр — фантастическая точность. Внес поправку, увидел встречающих и полосу около дуврского порта. Не пожелав там садиться — перелет Кале — Дувр лишь маленький отрезок по сравнению с этапами пути через Центральную Европу, — помахал крылом и отправился на поиск железной дороги к Чатему и Лондону.
Чуть обиженные отказом пилота совершить здесь посадку репортеры наперебой рванули к ближайшему телеграфу: до прибытия «Садко» в британскую столицу надо протрубить на весь мир, что Канал покорен и Англия теперь на континенте, а не на острове!
Самохвалов летел. В воздухе он был выше этой мелочной суеты. Сверху люди, их проблемы и заботы выглядят такими мелкими. Счастье, что абсолютное большинство жителей планеты ни разу не взмывало ввысь. Пусть они чувствуют себя хорошо, не подозревая, какого наслаждения лишены.
Наконец внизу показался лондонский Ист-Сайд, считающийся промышленным и сравнительно бедняцким для проживания. Петр, предпочитавший западную часть города, в которой прожил несколько лет, снизился и взял правее, к Темзе. Проплывавшие внизу главные достопримечательности Англии — Тауэр, Вестминстерское аббатство, Букингемский дворец, многократно виденные им в прошлой жизни, с борта самолета казались макетами, будто некий лондонский богач изволил заказать себе модель столицы в масштабе один к ста.
Перемахнув через до боли знакомую центральную часть и Гайд-Парк, авиатор направил машину в сторону ипподрома в западном пригороде. Там он был один раз после открытия и уже на месте вспомнил о неприятной особенности стадиона, о которой совершенно не подумал раньше. Кемптон-Парк рассчитан на стипль-чез, то есть скачки с препятствиями, коими изрядно уставлена дорожка, а ровные отрезки между ними невелики и не дают безопасной возможности остановить пробег, коли мотор закапризничает на взлете.
Самохвалов приземлился на травянистом поле в центре Кемптон-Парка и до вечера ожидал представителей технической команды, отбиваясь от репортеров и любопытствующих зевак. Лошадники, не ожидавшие столь скорого прилета, изволили громко протестовать, что аэроплан перепугал их любимцев. В общем, в Англии с прибытием русского появился очажок российского бардака.
