– Получится плавучий крест. А чтоб острова в воду не макались, их придется спонсонами подпереть. – Колчак быстро исчеркал салфетку карандашом. – Странное сооружение. Надеюсь, как налетаемся с баржи, нам позволят переделку крупного, остойчивого корабля.
Начальник школы Виктор Владимирович Дыбовский подал здравую идею.
– Если нужна самоходная авиаматка малых размеров, поставьте на нее тринклеры от подводных лодок, сил на тысячу. Глядишь, узлов десять-пятнадцать она и даст. Тринклерам, как и бензомоторам, высокая дымовая труба ни к чему.
Четвертый участник застолья инструктор Ефимов увел разговор в неожиданную сторону.
– Господа, слова «самоходная матка» вам действительно по душе? Мне давеча друг-медик разное забавное про дамское тело рассказывал. По науке, матка – как раз та часть тела, пардон, коим женщина решительно от нас отличается. А с приставкой «самоходная» звучит вообще, гм, сатирически.
– Действительно, – смутился Колчак. – Пожалуй, летчики, сверху на мир смотрящие, видят женщин под необычным углом. Хоть и не снизу, где это… Куда мы их любим. Выходит, господа, нужно придумать таким кораблям пристойное название. Чтобы не зубоскалили.
– Аэропланоносец. Нет, длинно и иностранно. Самолетоносец. Все одно не так. – Дыбовский развел руками, показывая – словотворчество не его сильная сторона.
– Авианосец. Коротко и ясно, – окрестил Арцеулов пока не существующие в природе корабли.
Пока Колчак метался меж Николаевым и Качей, упражнения на взлет-спуск с предельно короткой полосы курсанты школы взялись осваивать полным составом. Не каждому из них служить на авианосце, но такие экзерсисы точно не во вред. Неизвестно, какие летные поля будут на войне.
По весне командующий флотом адмирал Эбергард с недоумением разглядел плавучее недоразумение, которое приволок буксир из Николаева. Низкая и потому вряд ли мореходная баржа, укрытая выступающей со всех сторон деревянной площадкой, никак не смотрелась надеждой морской авиации и будущей грозой линкоров.
На барже суетился Колчак. С пришвартованного к ней лихтера сгружались бочки с топливом, маслом и водой, мешки с песком, канаты и куча других странных принадлежностей, со списком которых каперанг замучил Севастопольское адмиралтейство.
Окончив надзор за погрузкой, Александр Васильевич спрыгнул на разъездной катер и помчался докладывать Эбергарду о готовности, словно адмирал был зачинателем опытов с аэропланами. На самом деле Колчак хотел тем самым напомнить командующему об обещании дать быстроходный корабль, как то предписало Морское ведомство.
Адмирал против приказа идти не мог, однако и не слишком радел. Поэтому выделенный эсминец «Гневный», вернувшийся с приемо-сдаточного похода, дней десять простоял, пока мастера с «Наваля» устраняли заводские недочеты. Потом испортилась погода, и «Гневный» отчалил без баржи. А когда через день развиднелось, адмирал развел руками – дескать, на рейдах Севастополя подходящих кораблей нет. Не разводить же по таким пустякам пары на линейном броненосце.
Колчак не выдержал и отправил телеграмму Александру Михайловичу, рискуя до конца жизни получить нелестную репутацию кляузника. Неизвестно, что высказал Морской министр командующему флотом, но буквально через пару часов к каперангу попал миноносец в полное его распоряжение.
Обрадованный Колчак схватил телефонную трубку, приказал барышне соединить его с Дыбовским, а затем помчался к стоянке миноносцев. Увидев, чем именно осчастливил его Эбергард, Александр Васильевич схватился за сердце.
Пародия на боевой корабль даже имени не имела. Так, миноносец №273, ровесник баржи, а по размерам – куда меньше. И выглядел он до крайности уставшим от жизни. Начальствовал на нем немолодой мичман с признаками застарелого пьяницы. Таких жалеют, дают выслужиться до пенсиона и ссылают на подобные калоши, где невозможно флоту причинить ущерб.
Командир плавучего недоразумения, выказывающий не больше радости, нежели адмирал, поведал, что в далекие юные годы миноносец разгонялся до двадцати узлов. Ныне, рискуя котел взорвать, не даст более пятнадцати.
Команда подобралась под стать командиру – разболтанные, хамоватые и отвратительно революционные, к тому же некомплект пять человек. Привыкший к относительному порядку на Балтике, Колчак взирал на них с изумлением. Если в Севастополе такие командиры, от адмирала до мичмана, у России просто нет здесь флота!
Как бы то ни было, реликт прошлого века вытянул баржу в открытое море. Каперанг не решился перебраться на нее. Он остался на военно-морском безобразии, чтобы хоть как-то сохранить над ним управление.
Десяток матросов, отныне приписанных к «авианосцу», солдаты, офицеры и инструкторы Качинской школы колдовали вокруг С-10, ждущего своей участи на корме баржи. Колчак определил направление ветра, ровного, но не слишком сильного в этот день, и флажками дал отмашку о готовности к взлету.
Если опрометчиво верить показаниям лага линкора №273, тандем тянулся со скоростью порядка десяти узлов. Говорят, летчики в Европе с орудийных башен взлетают, если дать тридцать-тридцать пять узлов. Куда там!
По уговору первым в кабину залез Андреади. Стоя на корме и стараясь не испачкаться о грязный леер, Александр Васильевич смотрел, как завелся мотор, заклубились дымки выхлопа. В каждую плоскость, или, как любят говорить авиаторы, в план, вцепилось человека четыре. Круг винта стал практически прозрачным, а вой движка поднялся до самых высоких нот… Отпущенный командой, «сикорский» оторвался от досок, преодолев чуть больше половины палубы, сразу чуть принял в сторону, обойдя буксир. «Ура!» – донеслось с баржи. Колчак с удивлением услышал «ура» и на миноносце. Может, не все пропало?
Биплан выписал круг, потом второй, прогудел над сцепкой. На барже началась лихорадочная возня. В носу как нелепое ветрило натянулась рыбацкая сеть. У бортов появились мешки, соединенные тросами, перетянутыми поперек настила. Команда собралась в центре площадки в готовности хоть руками ловить самолет, коли он не впишется в «аэродром».
Андреади удалился версты на полторы, развернулся и зашел на спуск. Колчак натурально перестал дышать. За секунду до сближения с баржей утих звук мотора. Аппарат запрыгал по палубе, опасно приближаясь к правому борту, запутался стойками шасси в веревках с мешками и остановился.
Тут однократным «ура» не обошлось. Дмитрия выволокли из кабины и начали качать, подбрасывая и рискуя уронить за борт, подвергнув купанию, которого он только что избежал. Потом появилась тренога с фотографической камерой, пилот стал у крыла, картинно выгнув руку, летчики и инструкторы сели у его ног.
Колчак собрался дать распоряжение на возврат к Севастопольскому рейду, но увидел яростное махание флажками. Движения не предусмотрены морской азбукой, но без того ясно – качинцам неймется взлететь второй раз.
В бинокль каперанг узнал Арцеулова, одевающего летный шлем. Тот выполнил упражнение даже увереннее, чем Андреади. По пути назад «сикорский» взлетел в третий раз и лег на курс к летному полю. Этого не было в задуманном, но Колчак одобрил замысел летунов: там аппарат в большей безопасности, нежели на палубе. А переправить его на доски проще отныне своим ходом, нежели лебедками.
