Когда на фоне серого пасмурного неба в перископе проступили дымы боевого сопровождения, лейтенант приказал глушить тринклеры. Выхлоп сгоревшего соляра пузырями выходит к поверхности, образуя над волнами заметные облака, выдающие подлодку куда больше, нежели перископ и воздушная труба. Да и шум от электромоторов несравнимо тише, чем стук дизелей.
– Акустик, «Окунь» перешел на электричество?
– Так точно, вашбродь. Едва слышу его.
– Шумы цели?
– Прямо по курсу, смещаются влево. Минуту назад вправо двигали. Так что противолодочный зигзаг, вашбродь.
Да, в опасных местах ныне все уважают зигзаг и норовят держать ход не менее четырнадцати узлов, затрудняя жизнь подводным охотникам.
– Акустик, шумы различимы?
– Не менее двух эсминцев, вашбродь. Один крупный, как броненосный крейсер.
Линейные броненосцы на охрану конвоя не пошлют – факт. Но для подлодки страшны именно малые корабли, на борьбу с ней рассчитанные.
По старой подводной традиции Дудкин подозвал старпома. Он – наперсник в боевых ситуациях и к тому же будущий командир корабля.
– На крупного зверя мы рот разинули, Василий Федотович.
– Это и так ясно, мичман. Предлагайте порядок нападения.
– Стало быть, они нынче к южному берегу залива свернули. Там острова, мели. Не иначе чем минут через двадцать заложат левый поворот. Мы держим пять узлов, оставляем голову «Окуню», бьем в середку или хвост колонны.
– А промажем?
– Не беда, командир. Хоть один на минах взорвется, пока тральщика вызовут да проход протралят, мы их успеем нагнать.
Дудкин вернул себе перископ.
– Славно бы. Только мин всего-то одна линейка. Коли подорвавшийся на ней ход сохранит – считай он дорожку пробил. Если самураи не растеряются, рванут за ним след в след. Мы их только над водой догнать можем, верно? Тогда один эсминец станет до заграждения, и нам под его пушками не всплыть.
– Судьба, – фаталистически ответил старпом. – Утопим эсминец.
– А транспорты с легкой душой разгрузят пушки и пулеметы, которые через неделю начнут месить православных на севере. Нет, мичман, так не пойдет. Пропускаем только боевое охранение, стреляем в транспорт, проходим под их строем. Затем перезаряжаемся и чаем укусить за хвост. Только так.
Акустик потерял контакт с «Окунем». Перед нападением на большую цель нужно набрать меж своими кораблями удаление больше мили. Торпедировать нашу лодку или, не дай бог, столкнуться – глупее смерти на море нет. Второму экипажу сложнее. Они выйдет на прямую торпедного залпа, когда на эсминцах уже всполошатся от разбоя «Мако».
Подправив курс, капитан с сожалением приказал опустить перископ. На таком волнении он то накрывается с головой, то обнажается чуть не до рубочного мостика. Начинается игра вслепую, на слух.
– Носовые, товсь!
Сжатый до двухсот атмосфер воздух готовится выплюнуть торпеды в их первый и последний поход. С легким гулом открываются торпедные аппараты, принимая забортную воду. В эти минуты лодка и ее экипаж подобны тигру, завидевшему жертву – цель все ближе, когти выпущены, стальные мышцы напряжены перед прыжком. Как и хищная кошка, экипаж стремится к тишине. Короткие приказы звучат шепотом, механизмы работают почти беззвучно, лишь тихо гудят электромоторы.
– Поднять перископ! – через несколько секунд новая команда Дудкина. – Опустить перископ! Право руля!
Командир рискует высунуть стальное щупальце с призматическим глазом на считаные мгновенья, стараясь не дать шанса обнаружить себя до выстрела. Наконец, услышав доклад акустика, что винты эсминцев сместились вправо, а прямо по курсу и левее слышны транспорты, он задерживает перископ чуть дольше и отдает самый долгожданный приказ:
– Первый, пуск! Второй, пуск! Убрать перископ! Срочное погружение на девяносто футов! Отбой торпедной атаки!
Субмарина опускает нос вперед и ныряет на глубину, где ее пытается удержать и уравнять на горизонтали боцман. Закрываются люки торпедных аппаратов во избежание повреждений от давления воды. Две неиспользованные торпеды ждут своего часа, а в недра двух опустевших труб, продутых сжатым воздухом, со стеллажей срочно опускаются две новые смертоносные сигары.
Капитан, не сводя глаз с секундомера, замер в ожидании взрыва… И с этого мига события пошли совсем не так, как описано в наставлениях Морского кадетского корпуса.
– Торпеда по левому борту, идет на нас, вашбродь! – непозволительно громко доложил акустик.
– Полный вперед, погружение на сто двадцать, – тотчас отреагировал капитан, рискуя ударить корабль о каменистое дно.
Скоро шум торпедных винтов стал слышен безо всяких слуховых устройств, мелькнул над рубкой и исчез. Через пару минут справа вдалеке раздался взрыв.
– Всплытие на перископную! Вы что-нибудь поняли, мичман?
– Только то, что мы промазали, а «Окунь» – нет. Однако в толк взять не могу – кто в нас стрелял?
– Боюсь, мы сами. Бывает, контакт на гироскопе замкнется, торпеда не прямо летит, а начинает круг нарезать. Глубину тоже не держит, потому я приказал нырнуть.
С оптимизмом, присущим юности, старпом с надеждой спросил:
– Может, на втором каком круге она в транспорт попала?
– Не думаю, далеко слишком. Или «Окунь» выстрелил, или в «Окуня».
Тем временем «Мако» вырвалась на поверхность, чуть показав рубку из волн, и успокоилась под самой поверхностью.
– Средний вперед, поднять перископ. Глядите, мичман, на последнюю парочку успеваем, как на именины. Лево руля, носовые, товсь!
А буквально через десять секунд после пуска торпед акустик забил тревогу – быстро приближаются винты миноносца.
– Малый вперед, погружение на девяносто футов. Будем надеяться, господа, что японца сюда случайно занесло. Наш залп они никак засечь не могли.
Парогазовая торпеда, хоть и движется в саженях двух под водой, оставляет заметный пузырчатый след. Но рассмотреть его на таком волнении можно разве что чудом.
Истекали секунды. Акустик снял прибор, чтобы не оглушило. И действительно, грохнуло знатно. Сто двадцать фунтов пироксилина, пущенные внутри стальной сигары с расстояния в три кабельтовых, изрядно тряхнули воду. С злой ухмылкой Дудкин представил, что сейчас ощутил на эсминце коллега нашего слухача, если в секунду взрыва он внимательно слушал море. Теперь уползающую на глубину «Мако» он точно не засечет.
Эхо глубинных бомб приложилось по корпусу, но по-божески. Ни место, ни глубину на эсминце не угадали. За полчаса на тихом двухузловом ходе субмарина незаметно отдалилась на милю и всплыла под перископ.
Последний транспорт улепетывал на восток, к порту. На месте атаки лежит на борту подранок, которому, скорее всего, добивающий выстрел не понадобится. Эсминец, выбросив достаточное количество бомб, чтобы рапортовать о потоплении подлодки, двинулся к транспорту, явно намереваясь кого-то подобрать на борт. Суровая правда жизни: на сухогрузах количество спасательных средств рассчитано на экипаж, десанту надлежит искупаться в зимнем Желтом море.
