Валентин постарался нацепить на лицо гримасу эдакой мудрой многозначительности, а руками изобразил нечто округло-неопределенное.
– Н-ну когда очень нужно, можно и у Ермила в долг попросить, и у Хоря…
Эта его сентенция буквально взорвала Ксанку, заставив ее разразиться целой бурей эмоций.
– Нет, Минька, ты не дурачок. Ты просто умалишенный! Остаток своих мозгов ты пропил окончательно! Я-то думала, что у меня брат есть, пусть и не очень умный. А ты, Минька, чурбан! – Она чуть пригнулась и постучала кулачком по толстой ножке кровати. – Деревяшка! Ты забыл, как ты у Хоря копеечку занял, а он тут же к батюшке побежал и сказал, что ты у него украл? Забыл? А как тебя после этого пороли, тоже забыл? И для меня того же хочешь, да? А Ермил вообще денег взаймы не дает…
– Гм-гм… – Валентин не ожидал столь бурной реакции на вполне нейтральное высказывание. – Успокойся, Ксана. Это я так… Глупость болтнул. – Подобное проявление чувств могло свидетельствовать только об одном – не все в порядке в митряевском семействе. Разговор же их с сестрой складывался так, что он почувствовал – вот он, момент, когда можно попробовать расставить все точки над «i». – Ты вот его постоянно называешь батюшка, батюшка… Ты что же, действительно относишься к нему как к батюшке? – При этих словах Ксанка даже побелела. Это был если еще и не бунт, то уже заговор.
– А как же мне к нему относиться? – совершенно присмирев, еле слышно спросила она.
– Как, как… – Валентин выдержал томительную паузу. – Говоришь, он тебя за старика Чусова предложил выдать… Так ведь выдаст обязательно. И вскорости. И тебя не спросит. Для него деньги важнее всего. Ведь Чусов что делает?
– Обувь… – еще тише ответила она.
– А батюшке надо куда-то кожу сбывать. Я в их дела не вникаю, но думаю, что кожевенное дело у них с Ермилом недавно появилось. Небось отобрали у кого-то.
– Да, – смиренно подтвердила Ксанка. – У вологжанина одного.
– Вот видишь. А теперь отдадут тебя Чусову и наладят таким образом сбыт своей кожи.
– Не хочу я замуж, – буркнула она.
– Так тебе еще хорошо, – продолжал Валентин, не обращая внимания на ее реплику. – Будешь женой не последнего в городе человека. Детишек ему родишь…
– Не хочу рожать, ненавижу детишек. Они вон у мамани всю кровь выпили. Не хочу становиться такой, как она.
– Детишек родишь, значит, появятся у Чусова прямые наследники. Всякие братья-сестры там – побоку. Чусов старый, скоро помрет, дело, следовательно, детишки унаследуют. Вот батюшка наш все к рукам и приберет. Ведь он на это большой умелец. Но тебя все-таки не выкинут. Ты ж при детишках будешь… А что меня ждет?
– Ты же к батюшке бегаешь и денег у него просишь. И он тебе дает, – не очень уверенно попробовала возразить Ксана.
– Что он мне дает? – возмутился Валентин. Он залез в карман и вытащил несколько медных монет. – Эти копейки? Да я, если хочешь знать, потому и пьянствую, потому и гуляю, что на эти деньги ничего больше сделать нельзя. К делу меня и близко не подпускают. А ведь это… – Он сделал неопределенное движение рукой. – Это все принадлежит нам с тобой, Ксанка, а не тому, кого ты называешь батюшкой. – А вот это уже был бунт. Ксана сидела ни жива ни мертва, сложив руки на коленках. – Кстати, знаешь, как звали Мудра Лукича до того, как он на нашей мамане женился? Ляпа из Лукова!
И вот тут ее прорвало.
– Как-как? Ляпа? Из Лукова? – Она захихикала. – Теперь я понимаю, откуда у Хорька имя такое. Это он его Хором назвал. Хор Мудрич – наследник митряевского дела! Звучит, да? А на самом деле – Хорек Ляпов!
«О-ля-ля! Да тут самая настоящая ненависть! А Хор Мудрич, которого Ксанка предпочитает звать Хорьком, наш с ней, получается, сводный брат. Что ж… Начало положено. А как будут развиваться события, посмотрим».
– Ксанка, то, о чем мы сейчас говорили… Тсс… – Валентин приложил палец к губам. – И вообще, меньше обо мне болтай…
– А когда я болтала? – взвилась она.
– И молодец, что не болтала. И дальше не болтай ни Мудру, ни Ермилу, ни мамане, никому. А я тебе обещаю, что выдать тебя замуж за Чусова не позволю. Понадобится, выкраду и спрячу. Но… Все это неправильно. Неправильно, что Мудр все к своим рукам прибрал, а нас с тобой сделал неимущими. И клянусь тебе, что я это положение изменю. Я вырву у него наши деньги, и уж тогда ты сможешь выйти замуж, за кого сама пожелаешь.
– Ой, Минька! – Она вскочила на ноги и бросилась Валентину на шею. – Какой ты у меня умный, оказывается! Я тебе тоже клянусь, что буду во всем тебе помогать.
Он легонько похлопал ладонью ее по спине.
– Ладно, ладно, отпусти шею, задушишь. Я сейчас схожу в церковь, верну одежду сторожу, а потом пройдусь по городу, зайду к Ерохе и Силе. Надо с ними потолковать, может, они вспомнят что-нибудь о браслете.
О друзьях-собутыльниках Михайлы Валентин помянул намеренно, надеясь, что упоминание их имен побудит весьма осведомленную о делах брата сестренку выдать новую порцию полезной информации. И он не ошибся в этом своем предположении.
– Ой, Минь, ты только обед не пропусти, – забеспокоилась она. – Батюш… Мудр страсть как этого не любит. Не будет тебя за обедом, он так разорется… Начнет маманю опять шпынять… Не надо его злить лишний раз, особенно теперь, когда мы с тобой задумали… Да и зачем тебе Ерошку с Силой разыскивать? Разве ж они сами не прибегут сегодня?
– Н-не знаю, вроде не договаривались.
– Хм-м, не договаривались… – передразнила она брата. – А то они будто и без всяких договоров сюда не шастают. Либо тот, либо другой. Ты скажи им лучше, чтобы снежками тебе в окно не швырялись. Не дай бог, расшибут стекло, ору от Мудра потом не оберешься. Ты им вели, пусть лучше щепками и камушками мелкими запасутся.
Валентин выглянул из окошка на улицу. Действительно, невысоко. Если кинуть умелой рукой снежок, то и в комнате будет слышно, и стекло не разобьешь. Тем более если умудриться попасть в переплет. А переплет здесь частый…
– Говоришь, не стоит к ним ходить? Так и быть, сторожу вещи отнесу и сразу обратно. Не беспокойся, к обеду не опоздаю. Одна нога здесь, другая там.
Ознакомление с городом Валентин решил отложить на потом. После знакомства с Михайлиными друзьями-приятелями с их помощью можно будет с большей эффективностью приняться за изучение окружающей обстановки. А пока на повестке дня у Валентина наметилось знакомство со всем митряевским семейством сразу. Надо было всего лишь не опоздать на обед, тем более что глава семьи, как следовало из слов Ксаны, весьма трепетно относится к этой традиции – собираться за обеденным столом всем семейством.
Поход в церковь и обратно, включая и недолгую беседу с дядькой Кондратом, занял у него не больше часа, так что до обеда он еще успел повнимательнее ознакомиться с содержимым шкафа и письменного стола Михайлы Митряева. Ящики стола были абсолютно пусты, если не считать керамической чернильницы с присохшими к ее дну остатками чернил, пера с почему-то отгрызенным концом и тонкой пачки чистой бумаги. Шкаф же с одеждой в отличие от письменного стола, судя по всему, являлся предметом постоянного внимания Михайлы. Одеваться он, кажется, любил.
