И летел «красный» без парашюта, в отличие от них, ощущавших на своих плечах широкие лямки, вселявшие дополнительную уверенность, — мало ли что может быть в небе?!
— Храбрый, но полный дурень!
Поручик выругался, облегчив крепким словом душу. Зачем ввязываться в погоню, если нет никакой возможности догнать врага?! И тем более с ним на равных сразиться он никак не мог.
— Зачем?!
Осуществляя полеты на советскую территорию, пилоты отряда разбрасывали только листовки и вели разведку. Бомбы их аэропланы не несли — требовалось соблюдать перемирие. И вот оно нарушено — неизвестно откуда красные раздобыли допотопный «Ньюпор» — до этого дня их самолеты в небе не появлялись.
«Сальмсон» Сергеева догнал, пристроился рядом, крыло к крылу. Капитан поднял руку — Вощилло разглядел три разогнутых пальца в кожаной перчатке. Понятная радость — ведь две первых победы командир одержал давно, еще три года назад, сбив германский и австрийский аэропланы. И вот теперь третья победа.
Во многом случайная — до сегодняшнего дня пилоты имели категорический приказ уходить от красных аэропланов, если они в небе появятся. И ни в коем случае их не атаковать, строго соблюдая подписанное с красными перемирие.
Но утром неожиданно для всех пилотов зачитали приказ графа Келлера, что временно замещал отсутствующего на переговорах в Москве главнокомандующего генерала Арчегова — в случае атаки немедленно сбивать аэропланы противника! Они выполнили приказ, но отчего на сердце смутно?!
— Это же свой, русский парень, — прошептал Вощилло сквозь зубы, — с которым я мог летать на той войне с германцами. Да когда же этот кошмар наконец закончится — брат на брата?!
Киев
— А ведь я показал чванливым «православным», как воевать надо! Теперь утрутся!
Подтянутый генерал в ладно пригнанной польской форме, с золотыми галунами по воротнику мундира, в начищенных до блеска сапогах, презрительно скривил тонкие губы. Эдвард Рыдз-Смиглы был самым молодым из генералов Войска Польского — в марте ему исполнилось только 34 года. А сколько уже пережить пришлось за это время!
В 1908 г. молодой поляк родом из Тернополя вступил в ряды организованного Юзефом Пилсудским «Стрелецкого союза». Австрийские власти, готовясь к войне с русскими, отнеслись к этой польской инициативе с пониманием. Ведь ничто так лучше не сближает давних недоброжелателей, как один общий враг.
Но видимость приличий приходилось соблюдать — «стрельцы» действовали на полулегальном положении, а потому каждый имел псевдоним. Эдвард Рыдз стал «смуглым», и это прозвище после обретения Польшей независимости стало его второй фамилией уже официально, которую он по давней польской традиции сделал двойной.
Когда грянула война, он сделал стремительную карьеру в польских легионах, что сражались на стороне австрийцев. За два года от командира роты молодой офицер прямо взлетел на должность начальника бригады, получив чин полковника.
Но карьера оборвалась — австрийцы уволили из армии всех сторонников Пилсудского, когда последнего немцы засадили в узилище за слишком нетерпеливое желание воссоздать независимую Польшу в «дораздельных» границах. Такое ни Берлину, ни Вене не могло понравиться, ибо они сами в этих разделах и участвовали.
В ноябре восемнадцатого года, когда германцы капитулировали перед Антантой, именно Рыдз оказался под рукой Регентского совета, что стал правительством возрожденной Польши. И пост военного министра стал должной оценкой его заслуг перед Речью Посполитой.
— Теперь я утер нос «православным»! Чтоб их…
Рыдз-Смиглы грязно выругался, но очень тихо, чтобы офицеры штаба, стоявшие поодаль от него и окруженные толпой киевских обывателей с характерной наружностью, не услышали гневных слов. Нужно было соблюдать приличествующие положению условности.
Генерал сильно недолюбливал своих коллег, перешедших из русской армии, которых прозвали «православными». Они буквально заполонили Войско польское, заняв больше половины вакансий на уровне командиров дивизий и бригад.
Многие из них были детьми и потомками ссыльных поляков, на долгие годы оторванных от родины и зачастую не знавших польской речи и говоривших только на русском.
Рыдз-Смиглы прыснул, не сумев сдержать смех, ибо вспомнил генерала Вацлава Ивашкевича. Хотя тот был католиком, но вся армия называла его за глаза «православным». Сын участника восстания 1863 года, он всю жизнь прожил и служил в Сибири и не имел не малейшего представления о польских реалиях.
Вступив в Бердичев, город с рекордным процентом еврейского населения, он принял делегацию местных сионистов, что пришли поблагодарить его за освобождение от большевиков. Распрощавшись с евреями, генерал громко сказал своему адъютанту: «Если бы я не знал, что это сионисты, то подумал бы, что это жиды!»
Узнав об этих словах, Рыдза, как и всех поляков, чуть не разорвал хохот — в Польше слово «жид» обозначало натурального еврея и не являлось оскорблением, а ведь «русский» имел в виду именно эту подоплеку! Таких генералов было множество, и платили они «чистокровным и природным ляхам» той же монетою, что бесило последних.
Москва
— Господин Троцкий, позвольте вам задать один вопрос? Я надеюсь, вы хорошо знакомы с некоторыми трудами председателя вашего Совнаркома господина Ульянова-Ленина?
Арчегов был любезен до слащавости, хотя внутри все клокотало от злобы. Действительность опять обрушила ранее сложившийся стереотип с легкостью карточного домика.
«Зловещий демон революции» оказался в реальности не запасным болтуном и краснобаем, который, как он знал из курса истории КПСС, что был сдан в военном училище с превеликим трудом, постоянно навязывал партии свои «дискуссии».
Как он тогда ненавидел «льва революции» — лишился из-за него, падлы, долгожданного увольнения в город и не встретился с девчушкой, желанной и любимой. Зато чуть позже попался в петлю женитьбы, что подстроила ему та, прежняя…
Нет, это был великолепный полемист и оратор, перед которым Вологодский с Михайловым выглядели просто бледно. Юношеский задор последнего Троцкий парировал самой убойной логикой, а когда премьер-министр приходил тому на помощь и пытался действовать против «иудушки» таким же образом, то его разумные доводы тут же опрокидывались изощренной демагогией и софистикой.
«Как же нам с таким зубром сражаться? Меня он словами просто затопчет, я в таких дискуссиях не силен. Зато морду в два счета козлобородому набью, но кто ж дерется на светских раутах?! Или он не желает Сибирь отдавать? Или решил ее просто выторговать? Что делать?» — Арчегов только хмурил брови, задавая себе извечный русский вопрос.
Полный афронт потерпела сибирская делегация, и теперь нужно было признавать свое временное словесное поражение, поджав хвост. Или поступить в соответствии с принципами Остапа Бендера на встрече с любителями шахмат из Васюков.
