А вот Шмайсера он действительно за хохла принял — уж больно тот любил сало и люто ненавидел коммунистов. И голодомор пережил — бережно к хлебу относился до сих пор, съедая даже крошки.
И только Фомину он верил полностью — было в нем что-то, что притягивало: твердость, честность, настоящая, а не показная доброта.
Строгий, а когда нужно — и жестким умеет стать, но не жестоким. Не жестоким… Как те же Шмайсер или Путт, что в лето сорок второго добровольно в бронемоторизованный карательный отряд перевелись, партизанам и их семьям спуску не давали.
Попович усилием воли выдавил посторонние мысли из головы, перекинул вожжи за столб, обмотал конец по поясу. Затем скинул штык в шахту и стал потихоньку стравливать веревку. Бросать штык в самую глубину он бы не стал, даже если бы знал, что экипаж ушел под свод. Одна мысль о том, что граненая сталь может впиться в тела жертв, приводила его в смятение.
Убить после смерти кощунственно, как и топтаться на истерзанных телах. И потому он сейчас мысленно просил у всех жертв, покоящихся в шахте, прощения и стал тихо шептать заупокойную молитву.
Но то душа его скорбела, а вот руки дождались ответного подергивания веревки, и Попович стал аккуратно и медленно выбирать вожжи, постоянно держа их в натянутом виде.
Ожидание внезапного рывка падающего вниз тела держало все его мышцы в напряжении, вплоть до того момента, когда с кряхтением и тихими русскими ругательствами на камни вылез перепачканный до омерзения Путт, с таким грязным лицом, что его можно было принять за негра.
— Ты на себя посмотри, морда! — огрызнулся Путт, заметив улыбку Поповича. — Сама грязь чище тебя, а лицом ты темнее эфиопа.
— Не лайся, гауптман, лучше спину прикрой. Мне сейчас Шмайсера вытягивать.
— Сам вылезет, — прохрипел капитан, но ненужную дискуссию прервал и потянул из-за спины автомат.
Затем улегся за бревенчатое сооружение и стал рыскать взглядом по окрестностям. А Попович опустил веревку и занялся вытягиванием Шмайсера. Поначалу все шло, как положено, но через пару минут сильный рывок потянул его к колодцу. Прикусив губу до крови, он удержал немца, а в следующую секунду руки Путта разом облегчили нешуточную тяжесть.
Радист, судя по всему, не пострадал от падения, ибо тут же зацепился за штыри и довольно шустро стал подниматься наверх. Через пару минут капитан вытянул его за воротник и Попович облегченно вздохнул, освобождаясь от вожжей и расслабляя уставшие мышцы.
В отличие от них, Шмайсер вооружился намного солиднее, и можно было только удивляться, как с таким тяжелым грузом он поднялся, ухитрившись сорваться только раз.
Танковый пулемет Дегтярева с пятью круглыми, похожими на банки с селедкой, запасными дисками, плюс самозарядка с оптикой давали веса до двух пудов. И пусть он был коренастым и крепким, но и груз за его плечами был нешуточный, раз в пять тяжелее того, что несли на себе Попович с Путтом.
— Шмайсер, ты бы хоть рожу помыл, а то смотреть страшно. Ты случайно, герр барон, кочегарку с канализационными трубами не чистил собственной одеждой и собой лично в качестве банника? — принялся терзать радиста Путт, наивно полагая, что тот, с его хриплым дыханием, не сможет ему ответить.
— Иди туда же… И в задницу Коминтерна. Там дерьма больше. На себя глянь, фольксдойч фальшивый!
Последние слова Шмайсер выплюнул с таким наслаждением, что Путт заткнулся.
— Спасибо, Леха! Спас, удержал. Я теперь в долгу…
— Не за что. Люди свои, сочтемся. На том свете угольками…
— Да ну тебя! Сам туда лезь, я не хочу, — еле слышно прохрипел последнее слово Шмайсер и улегся на траву отдыхать.
Путт и Попович прилегли за срубом, внимательно оглядывая окрестности и с нескрываемым наслаждением вдыхая чистейший, пахнущий росой утренний воздух.
— Шмайсер, ты уже отдышался? — капитан чуть повернул голову. — Тогда дуй на тот склон, там есть площадка. Все будет как на ладони, и, если что, прикроешь из ДТ. Осмотри все в оптику и крикни совой, если в порядке. Или кукушкой, смотря по сектору. Понял?
Радист только молча кивнул и, пригибаясь, скользнул в кусты. Попович сразу почувствовал себя намного уверенней — Шмайсер отличался поразительной меткостью стрельбы из пулемета.
Однажды он стал свидетелем спора между Шмайсером и снайпером из третьего полка — кто быстрее с трехсот метров зажженную свечу погасит. Снайпер стрелял из винтовки с оптическим прицелом, а Федор с ДТ. И первым, к великому удивлению собравшихся, срезал свечку Шмайсер, получив в качестве выигрыша три золотых червонца советской чеканки.
— Зер гут, — тихо прошептал про себя Путт, услышав крик совы.
— Пойдем по кругу, Алеша. Я первый, ты меня прикрываешь. Смотри внимательно, — отдав приказ, Путт легко поднялся с травы и, пригибаясь, побежал к первому бараку.
Добежав, залег у стены, прикрывая перебежку Поповича. Наскоро осмотрели барак — пустой, заросший густой травой, с дырявыми стенками и напрочь отсутствующей крышей.
За бараком было маленькое озерцо, метров пять диаметром, в него струился холодный родничок, вытекающий из-под камней на склоне. Танкисты сразу же припали к холодной живительной влаге — еще никогда в своей жизни Попович не пил такой вкусной воды.
Напившись досыта, они наскоро осмотрели все сооружения — везде царила разруха и запустение, а в доме даже была разобрана на кирпичи добрая половина большой, на треть комнаты, русской печи. Единственной пользой от этого дома была хоть какая-то крыша над головой, под которой можно было бы укрыться в дождливое ненастье.
— Здесь и отсидимся, отдохнем денек, — с веселинкой в голосе произнес Путт и принялся строгать кинжалом колышки.
— Ты это чего? — поинтересовался Попович.
— Пару растяжек на въезде сейчас поставлю, — капитан достал из кармана моточек тонкой проволоки, — а ты иди, посмотри сооружение. Может быть, подъемник действует, разберись. Лучше бадьей вытаскивать наше добро, чем на вожжах руками. Давай, действуй, Алексей. Времени мало, Федотыч задохнется там.
— Сейчас, только во вторую комнату загляну!
Алексей повернулся и быстро вошел в маленькую комнату, что была за бывшей печью. И встал на пороге, с удивлением рассматривая помещение два на три метра с выбитым окном. Оно было жилое, причем люди здесь появлялись совсем недавно. На полу был брошен грязный толстый матрас, а в углу громоздилась прорва пустых бутылок и консервных банок, щедро разбросанные окурки от папирос и самокруток.
Попович хотел рассмотреть комнату получше, но, вспомнив о деле, быстро вышел из дома и пошел к шахте. Подъемный механизм впечатлял — огромные козлы из бревен нависали над колодцем шахты, рядом находился большой барабан с тросом. Под козлами вытянулся дощатый помост, на котором стояла большая емкость. Весьма нехитрый, простой, но действенный механизм.
Трос сразу привлек внимание и заинтересовал — смазанный, блестящий, он казался совершенно инородным предметом среди заброшенного рудника. Было видно, что намотали его на старый барабан совсем недавно и обихаживали.
