– Ни за что!
– Тогда идем.
Они поднялись по трапу и очутились на палубе – узкой полоске настила, шедшей вдоль бортов. Затем спустились по лестнице на дно гондолы и сели на низкую дощатую скамейку.
– После взлета можно будет встать и посмотреть вниз или вокруг, – объяснил Дьяк. – Но сейчас это опасно: может тряхнуть и мы полетим вниз. Не спасут даже поручни, – он указал на ограждавшие палубу с внешней стороны туго натянутые канаты. – Со временем все это нужно будет усовершенствовать, – сказал он, обводя корабль цепким, оценивающим взглядом. – Я хочу обшить гондолу бронзой, но не уверен, что шары смогут ее поднять.
– Это сооружение великолепно, – искренне сказал Ирд. – Оно – самое великое изобретение из всех, о которых я читал.
Дьяк усмехнулся.
– Ты просто еще не привык, – сказал он. – Через пару недель воздушный корабль покажется тебе не более удивительным, чем обычный. Думаю, и на первую лодку люди смотрели с таким же восторгом, как ты сейчас на эту громадину. Но вот что действительно заслуживает внимания, так это двигатель, который заставляет крутиться винт, – Дьяк показал на корму, где виднелся паровой котел, под которым рабочие разводили костер. Шары уже почти наполнились воздухом, и вскоре корабль должен был оторваться от земли.
– Ты расскажешь мне, как он работает?
– Потом. Пока просто наслаждайся полетом.
Гондола вздрогнула, так что Ирду пришлось ухватиться за скамейку. Но прошло еще не меньше минуты, прежде чем корабль начал подниматься. Он кренился то в одну, то в другую сторону, словно его носило по невидимым волнам, но затем выровнялся и повис.
– Пойдем наверх, – предложил Дьяк, вставая.
Из-за рева костров и шума поднимающегося вверх горячего воздуха было плохо слышно, и поэтому Дьяк показал на палубу рукой. Они поднялись по лестнице.
Ирд увидел раскинувшийся внизу Ялгаад, ярусами уходивший к озерам и рекам.
– Значит, все это теперь принадлежит тебе? – спросил он Дьяка.
Тот кивнул.
– Зачем?
– Что «зачем»?
– Что ты будешь делать с Малдонией? Ты ведь не любишь сидеть на одном месте.
– Иногда бывает интересно где-нибудь задержаться. Эта страна мне подходит. У нее есть возможности.
– Для чего?
– Для войн. Многочисленных и великих. Малдония могла бы стать империей, и я хочу помочь ей.
– Чтобы стать императором?
– Нет, чтобы играть.
– Играть? – Ирд удивленно взглянул на Дьяка.
Тот кивнул.
– Это похоже на шахматы. Страна как доска, а люди – как фигуры. Их можно передвигать, выигрывать и проигрывать. Порой становится довольно увлекательно.
– Но ведь это… жестоко.
– Почему? Это происходит постоянно, просто не все сравнивают жизнь с игрой. Каждый правитель – игрок. Если он не будет получать удовольствие от игры и стремиться к победе, зачем ему тогда вообще садиться играть? Я хочу Малдонии славы. В ней живут сильные и благородные люди, но у них слабые правители – что короли, что аристократия. Мархак мог бы выиграть одну-две войны, но он был слишком самолюбив и закончил бы жизнь тираном. Или довел бы страну до разорения.
– Но почему ты все время говоришь о войнах? Разве они так необходимы? Ты забыл, что стало с моей страной?
– Нет, не забыл. Но я видел много разрушенных городов и разоренных земель еще до того, как ты родился, и их уничтожали армии, а не короли. В любой битве сражаются, умирают и убивают люди – сотни, тысячи, страны, народы, – а не один правитель. Каждый из этих воинов обладает своим разумом и собственными желаниями, но он или соглашается с приказом своего короля, преследуя собственные интересы, или выбирает покорность.
– Не всегда можно делать то, что вздумается, – возразил Ирд. – Человека можно заставить сражаться. Кроме того, рыцари дают клятву верности.
– Они не обязаны этого делать. Никто не заставляет их присягать тому, кто им не нравится. К тому же они делают это в обмен на деньги и земли и знают, какая служба от них за это требуется.
– Вайтандар уничтожили солдаты, которые не разбирали, кто перед ними: воины или простые крестьяне.
– Ты знаешь, зачем они это делали, – возразил Дьяк, жестом подзывая человека, который отвечал за корабль. Ирд прозвал его про себя «капитаном». – Обычная армия не сделала бы этого. Бери курс на юг, – сказал он, обращаясь к подбежавшему «капитану».
Через минуту корабль вздрогнул, Ирд увидел, как за кормой закрутился, постепенно ускоряя движение, большой пропеллер, и гондола поплыла.
– И все же, – Ирд не хотел сдаваться, – война не приносит столько славы, сколько множество других вещей. Например…
– Империя, – перебил его Дьяк, – не может оставаться в своих пределах. Она должна расти, в этом ее суть. Постоянная экспансия обеспечивает ей стабильность. Мелкие страны всегда обречены на то, чтобы быть объединенными и подчиненными более могущественным соседом. Конечно, раздоры и восстания неизбежны, но это не должно останавливать. Цена величия всегда высока, и это прекрасно, ведь иначе зачем было бы к нему стремиться?
– Я вообще не понимаю, зачем к нему стремиться? – отозвался Ирд.
– Это желание победы, – ответил Дьяк, – оно свойственно всем.
– Возможно, ты и принесешь Малдонии славу, но что станет с другими странами, которые ты подчинишь?
– Они станут моими так же, как и эта. Все это игра, как я уже говорил. Я создаю империю, объединяю, на моей стороне – закономерности развития каждого государства. Мелкие страны пытаются сопротивляться, хотя по своей природе обречены стать частью более крупного целого.
– А что станет с этой империей, когда тебе надоест игра и ты уйдешь? Или, даже если решишь остаться в Малдонии до конца жизни, умрешь? Ведь ты не бессмертен.
– Мое тело – нет, – Дьяк покачал головой. – Видишь ли, одно из условий игры состоит в том, чтобы сохранить достигнутый результат. Поэтому необходимо создать правительство, которое сможет сохранить империю даже в отсутствие императора. Этим я и собираюсь заняться после окончательной победы над Бальгоном.
– Вот как? Я не слышал о том, чтобы короли делились властью с кем-то еще.
– И не услышишь, – усмехнулся Дьяк.
Ирд помолчал, обдумывая вопрос, который хотел задать.
– Скажи, ты ненавидишь вампиров? – проговорил он наконец.
Дьяк взглянул на него, удивленно подняв брови:
– С какой стати?
– В Малдонии их считают злом. Да и в других странах, мягко говоря, недолюбливают.
– Как любую опасность.
– Но то, как они питаются, отвратительно.
– Они ничем не хуже любого другого хищника. Разумеется, у людей они вызывают страх и, как следствие, ненависть, но я не человек.
