– Можно?.. – протянула Зоя пальцы к дверной ручке.
– Да!.. Конечно… – одновременно кивнули Бессонов с женой.
Зоя Ивановна открыла дверь и шагнула в комнату. И сразу остановилась.
– Здесь… – сказала она. – Дайте мне какую-нибудь вещь Николая!
Геннадий Николаевич подскочил и завертел головой. Что же тут есть Колькиного?.. Может, опять подойдет раковина?..
Супруга отреагировала быстрей. Она метнулась на кухню и принесла кружку сына.
– Годится?
Гостья кивнула и взяла в свободную руку кружку. В другой продолжала вращаться проволочная рамка.
Зоя Ивановна закрыла глаза и замерла на несколько минут. Потом обернулась, и Геннадий Николаевич мысленно ахнул – настолько измученным было Кокошечкино лицо.
– Да, ваш сын был здесь. Причем дважды. Но… не совсем здесь… Не в этой именно комнате, но на этом самом месте.
– Это как же так? – нахмурился Бессонов, а Зоя Валерьевна лишь прижала к лицу ладони и замотала головой. Гостья потупилась.
– Я даже не знаю, как и объяснить правильно… Но вот представьте, что ваша комната – это вагон. И к ней вот с этой стороны двери прицепили другой вагон. В нем-то и был Николай. А потом вагон отцепили. Примерно так.
– Но как же… Как тут… вагон?.. – вновь замотала головой Зоя Валерьевна.
– Я ведь говорю – это условно, для примера. Хотя именно такой образ у меня и возник. Во всяком случае, когда ваш сын был здесь во второй раз.
– Но я его видела только однажды…
– Значит, потом он не смог открыть дверь. Или… не захотел.
Рамка в Зоиной руке повернулась еще раз и остановилась.
8
Нича, как и в прошлый раз, приходил в себя постепенно. Первой дала знать о себе боль – она монотонно пульсировала в голове. Затем он услышал всхлипывание. Потом открыл глаза и увидел плачущую Соню. Она стояла на коленях перед диваном, на котором лежал он сам.
– Что случилось? – приподнялся на локте Нича.
– Ой, Коленька! – бросилась ему на шею Соня и заплакала еще сильней. Мокрая и горячая Сонина щека прижалась к его лицу, и голова, кроме того что болела, начала еще и кружиться. Но это ощущение было настолько приятным, что Нича даже перестал дышать.
На это сразу же отреагировала Соня. Она отпрянула и схватила Ничино запястье, собираясь, видимо, мерить его пульс.
Нича не выдержал и засмеялся, что тут же сказалось новой порцией боли. Впрочем, вполне терпимой. Гораздо обидней было, что Соня больше не обнимала его. Лишь на губах остался солоновато-горький вкус ее слез.
– Ты жив, ты жив, ты жив!.. – запричитала, вскакивая, Соня. – Я сейчас, подожди!..
Она сбегала на кухню и вернулась со стаканом воды.
– Мне бы… пива, – выдал Нича незабвенную фразу Семена Семеновича Горбункова. Впрочем, совсем не нарочно. Ему на самом деле ужасно вдруг захотелось пива. Тем более он отчетливо вспомнил, что видел в холодильнике пару бутылок.
Соня нахмурилась, поморгала, оценивая, видимо, возможный ущерб от этой просьбы для его организма, но все-таки отправилась снова на кухню.
Нича, пока ее не было, решил понять, насколько повреждена его голова. Или насколько цела, это уж с какой точки зрения подходить. Во всяком случае, оптимистом он себя сейчас точно не ощущал, так что, скорее, первое. Сглотнув и на всякий случай сцепив зубы, он поднес руку ко лбу. Пальцы наткнулись на влажную ткань. Ничино сердце подпрыгнуло: кровь!.. Он посмотрел на пальцы – те были чистыми. Это еще ничего не значит, подумалось Ниче. Может, это не кровь, а что-нибудь похуже… Например… мозги!.. Нича не удержался и хрюкнул. Было и смешно, и в то же время страшно. Неспроста же Соня так обрадовалась, что он жив! Значит, было за что бояться.
Он снова потрогал повязку. Сквозь ткань явственно прощупывалась здоровенная шишка. «Что, тоже скажешь, мозги выпирают?» – ехидно спросил он себя. Смеяться было больно.
Вернулась Соня. Она несла бутылку пива и два стакана. «Почему не наоборот?» – мелькнула в больной голове мысль. Впрочем, логика Сониного поступка быстро прояснилась.
– Я тоже хочу, – ответила девушка на незаданный вопрос. – Переволновалась за тебя – жуть!
Про вторую бутылку Нича спросить постеснялся, но Соня и тут провела сеанс телепатии.
– Витя одну уже выпил. Перепугал ты нас…
«Вот гад! – подумал Нича. – А с девушкой и не подумал поделиться!»
Соня в очередной раз прочла его мысли.
– Он мне предлагал, – сказала она, – но я твоей головой занималась. Не до пива было. А сейчас – в самый раз. Ты не бойся, я только глоточек сделаю.
– Да пей хоть все! Мне ведь не жалко.
Он хотел высказаться более точно: «Мне для тебя ничего не жалко», но постеснялся. И задумался: как же это она так легко его мысли читает? Может, через дырку во лбу они сами выпрыгивают?
– Что там у меня? – в два глотка осушив наполненный Соней стакан, спросил он. – Мокро почему-то…
– Шишка, – сказала Соня. – Огромная такая шишка. Лиловая. Я компресс приложила. Забинтовала, чтоб не свалился. Нормалек! Пройдет, не волнуйся.
– Чего ж ты тогда паниковала?
– Так ведь ты рухнул, как дуб. И дальше так же себя вел – не лучше бревна. Мне показалось, что ты в коме.
– Еще бы чуть-чуть – и я смог бы проверить свою версию… – хмыкнул Нича.
– Какую еще версию? – нахмурилась Соня.
– Ну, – смутился он, – попаду ли я домой, если дам здесь дуба.
– Зачем ты так? – На глазах девушки вновь заблестели слезы.
– Ты же сама меня с дубом сравнила, – еще сильней засмущался Нича и, чтобы сменить тему, спросил: – А где наша сладкая парочка?
– Ты не юли! И прекращай такие разговоры, слышишь? Если себя не жалко – меня пожалей. Как я тут без тебя?..
У Ничи сладко заныло в груди. Он почувствовал себя таким счастливым, что ни лиловые шишки, ни нарисованные елки, ни разлитое по небу сцеженное молоко не могли сейчас омрачить его радость. И она, видимо, столь явно отразилась на его лице, что Соня сказала:
– И нечего лыбиться! У тебя наверняка сотрясение мозга. Это тоже не шутки.
– Да нормально все. Ничо так… – После пива голова и впрямь стала болеть меньше. Нича протянул стакан, и Соня вылила туда остатки из бутылки. – Только ты на самом деле ответь, где Виктор с Юрсом?
– Витя сказал, что соседнюю дверь так же взломал – там то же самое. Тогда он пошел в соседний подъезд, там попробует. А Юрс за ним теперь хвостиком бегает. Вот, кстати, и они, – повернулась она на звук входной двери.
Виктор заглянул в комнату.
– Очухался? – спросил он. – Как дела?
