ОСТАНОВИТЬ ПЛУТОЦИД!
ОБЩЕСТВО ЗАЩИТЫ МИРСКИХ СВИНОК
Непонятно, кто в России мог изготовить такое. Кроме разве что меня. А я этого не делал точно. Видимо, все общество — если оно существовало — состояло из одной Софи. Девочка готовилась к моему приезду…
Я был тронут почти до слез.
Но самым поразительным, конечно, был объект вампо-арта, висящий на стене. Это был пародийный гобелен, изображающий коридор Хартланда: тряпичная стена с плюшевыми окошками, из которых торчали сушеные головы (не настоящие, конечно, а матерчатые) — Стива Джобса, Далай Ламы, Гитлера, какой-то блондинистой американской актрисы, чье имя я все время забывал, и… да, бэтмана Аполло XIII.
Из головы императора, вытканной с особым сатирическим задором, торчало множество булавок с разноцветными пластмассовыми шишечками на конце. Пара булавок с мстительной аккуратностью была воткнута ему в глаза. А на стене под ним было размашисто написано зеленым маркером:
FUCK APPALLO
Именно так, через «а» — наверно, от «appalling»
[33]
.
Рядом с головой бэтмана была еще одна — мужская, с черными волосами и бледным правильным лицом. Симпатичная, изготовленная безо всякого сарказма… Я вдруг понял, что это я сам. Даже маленькая родинка над моей правой бровью была на месте. И ни одной кнопки в меня воткнуто не было. Зато на плюшевой окантовке окна, из которого торчала моя тряпичная голова, было вышито красное сердечко с черной звездой внутри — такое же, как на плече у Софи, только совсем маленькое… Когда я рассмотрел его, мне показалось, что кто-то скормил моему сердцу кусочек шоколада.
Я подошел к Софи, склонился к ее почти касающейся подушек голове и поцеловал холодные неподвижные губы.
Я мог бы догадаться, что она выкинет. И все равно это стало для меня неожиданностью. Она открыла глаза — быстро и широко — и схватила меня за шею.
— Ты снова потревожил мой сон, — прошипела она. — Прошлый раз я отпустила тебя живым, но сейчас ты не уйдешь!
И хоть я знал, что она шутит, испугаться я все равно успел.
Мы поцеловались, а потом она…
Сказать «соскользнула в мои руки» было бы галантно, но не вполне точно. На самом деле она повалилась на меня с высоты и сильно ушибла коленом мою ногу, использовав меня как дополнительный набор подушек. Но в этом наивном эгоизме было что-то настолько женское и вампирическое одновременно, что я даже не обратил внимания на боль. Тем более что другие женщины-вампиры в похожей ситуации причиняли моему здоровью куда больший вред.
Следующие несколько часов я по обыкновению опущу. Тем более что вряд ли сообщу нечто интересное: физически все происходит у нас как у людей. Только наши чувства куда интенсивнее среднестатистических, и длится все намного дольше. И еще мы нежнее и предупредительнее друг к другу.
Говорят, это результат наложения двух факторов — измененной химии мозга и фундаментального недоверия к партнеру, делающего все-таки наступающую близость куда более головокружительным путешествием. Если, допустим, человеческая любовь — это прыжок с парашютом, то любовь двух вампиров — прыжок из стратосферы, во время которого не до конца ясно, есть ли парашют вообще.
У нас он раскрылся целых три раза. Для вампиров это много.
Потом мы долго молчали. Я не думал вообще ни о чем — и мне это нравилось.
— Ты дурак, что приехал, — сказала она.
— Ты не хотела меня видеть?
— Я очень хотела тебя видеть. Но ты дурак. Отсюда не так просто уехать. Аполло превращает визитеров в свои игрушки.
— И тебя тоже? — спросил я.
Она как-то неопределенно дернула плечами.
— Он тебе говорил про освобождение человечества?
— Говорил, — ответил я.
— Он про это долго может, — усмехнулась она. — Очень любит. Старожилы говорят, сто лет назад «Интернационал» обожал петь. Бархатным баритоном…
Я поглядел на тряпичную голову императора. Разноцветные головки булавок казались облепившими его лицо насекомыми.
— Как-то ты его не слишком… Или, наоборот, слишком уж… Вполне себе клевый дядька. Только педик, по-моему.
Софи засмеялась — горько и безнадежно.
— Слушай, — сказал я. — Он так маскируется… Я даже его шею не увидел. Она у него длинная?
— Шею ему меняют, — сказала Софи. — Каждые сто лет, когда она в тулово уходит. Специально ее выращивают в трюме.
— Из чего? — спросил я.
— Это какой-то древний змей, — сказала Софи. — Реальное хтоническое существо. Он думает, что он самый главный в космосе. Его держат в хомутах, под капельницей с убойными психотропами и не спорят с ним ни по одному вопросу. Не мешают владычествовать над вселенной. А раз в сто лет делают ему усечение головы. Я один раз видела съемку — жуть. Голова у него как у льва, а тело — как у змеи. За сто лет отрастает новая шея нужной длины, и все повторяется…
— А саму голову правда никогда не меняют?
— Головы меняют только у вас, — сказала она. — Ну и в остальных великомышествах. Причем, если где-то этого долго не делают, Аполло начинает нервничать. И старается включить ветер перемен.
— Каждый век новая шея, — повторил я задумчиво. — Сколько же ему лет тогда?
— Никто не знает. Очень много. Если этот вопрос вообще имеет смысл. И еще Аполло все время должен оставаться в море.
— Почему?
— Чтобы не подействовало древнее Проклятие Земли, падающее на вампиров, пытающихся жить вечно. Его отторгает земля. Зато он пустил корни в воду. Типа как водоросль. Время от времени приходится их обрубать, потому что корабль теряет скорость. Еще ходят слухи, что Великая Мышь, на которой он живет, постоянно пытается обрасти другими головами — и ему приходится усекать ростки новых шей. В общем, проблем у него хватает.
— А ты хорошо его знаешь?
— Насколько его можно знать, Рама. Он непрозрачен. Но я подозреваю, что его цель — вечно существовать, перекладывая свойственное этому процессу страдание на других. Клубиться, так сказать, все дальше в будущее. И ему нужно моральное оправдание. Или что-то в этом роде.
— Странно, — ответил я, — мне показалось, он нормальный штрих. Левый и прогрессивный. Такой cultural marxist.
Софи мрачно усмехнулась.
— Левый? Прогрессивный? Рама, приди в себя! Он не левый и не правый. Он постоянно выясняет, не появилось ли в мире нового светлого учения. Какой-нибудь возвышенной надежды для человечества, пусть даже фальшивой. Он старается ее найти, как только она рождается. И сразу превращает в свою новую маску, и правит из-под нее миром. А когда обман становится виден, находит новую. И так уже много веков. Все озарения и взлеты человеческой истории — это просто его личины.
