– Со времени ареста у меня было довольно времени, чтобы подумать об этом, и я пришел к выводу, что тут все дело в зависти. Мое празднество раздосадовало Кольбера, и он нашел кое-какие обвинения против меня, например, Бель-Иль?
– Нет, о Бель-Иле пока никаких разговоров не было.
– Тогда в чем же дело?
– Помните ли вы о расписках на тринадцать миллионов, которые были украдены у вас по распоряжению Мазарини?
– Да, конечно. Но что из этого?
– То, что вас объявили вором.
– Боже мой!
– Но это не все. Помните ли вы о письме, написанном вами мадемуазель Лавальер?
– Увы! Помню.
– Так вот: вас объявили предателем и соблазнителем.
– Но почему же в таком случае меня все же простили?
– Мы еще не дошли до сути. Мне хочется, чтобы вы поняли хорошенько существо дела. Заметьте себе следующее: король считает вас казнокрадом. О, мне отлично известно, что вы ничего не украли, но ведь король не видел расписок, и он не может не считать вас преступником.
– Простите, но я не вижу…
– Сейчас увидите. Король, прочитав к тому же ваше любовное послание к Лавальер и ознакомившись с предложениями, которые вы ей в нем сделали, не имеет ни малейшего основания испытывать какие-либо сомнения относительно ваших намерений насчет этой прелестницы, разве не так?
– Разумеется. Но ваш вывод?
– Я подхожу к его изложению. Король – ваш смертельный враг, неумолимый враг, враг навсегда.
– Согласен. Но разве я настолько могуществен, что он не решился, несмотря на всю свою ненависть, погубить меня любым из тех способов, которыми он может с удобством воспользоваться, поскольку проявленная мной слабость и свалившееся на меня несчастье дают ему право на них?
– Итак, мы с вами установили, – холодно продолжал Арамис, – что король никогда не помирится с вами.
– Но ведь он прощает меня.
– Неужели вы верите в это? – спросил епископ, меряя Фуке испытующим взглядом.
– Не веря в искренность его сердца, я не могу не верить самому факту.
Арамис едва заметно пожал плечами.
– Но почему же Людовик Четырнадцатый поручил вам известить меня о своем благоволении и благодарности? – удивился Фуке.
– Король не давал мне никаких поручений к вам.
– Никаких поручений… Но этот приказ? – сказал пораженный Фуке.
– Приказ? Да, да, вы правы, такой приказ существует.
Эти слова были произнесены таким странным тоном, что Фуке вздрогнул.
– Вы что-то скрываете от меня, я это вижу, – заметил суперинтендант финансов.
Арамис погладил подбородок своими холеными, поразительно белыми пальцами.
– Король посылает меня в изгнание? Говорите же!
– Не уподобляйтесь детишкам, разыскивающим в известной игре спрятанные предметы по колокольчику, который звенит или смолкает, когда они приближаются к этим предметам или, напротив, отходят от них.
– В таком случае говорите!
– Догадайтесь!
– Вы вселяете в меня страх.
– Ба! Это значит, что вы все еще не догадываетесь.
– Что же сказал король? Во имя нашей дружбы прошу вас ничего не утаивать от меня.
– Король ничего не сказал.
– Я умру от нетерпения, д’Эрбле. Вы убьете меня. Я все еще суперинтендант Франции?
– Да, и будете им, пока захотите.
– Но какую необыкновенную власть приобрели вы над волей его величества? Вы заставляете его исполнять ваши желания!
– Как будто.
– Но этому трудно поверить.
– Таково будет общее мнение.
– Д’Эрбле, во имя нашей близости, нашей дружбы, во имя всего, что для вас самое дорогое, скажите же мне, умоляю вас! Каким образом вам удалось войти в такое доверие к Людовику Четырнадцатому? Ведь он не любил вас, я знаю.
– Но теперь он будет любить меня, – проговорил Арамис, нажимая на слово «теперь».
– Между вами произошло нечто особенное?
– Да.
– Может быть, у вас тайна?
– Да, тайна.
– Тайна, которая может повлиять на привязанности его величества?
– Вы умнейший человек, монсеньор. Вы угадали. Я действительно открыл тайну, способную повлиять на привязанности короля Франции.
– А! – сказал Фуке, подчеркивая своею сдержанностью, что, как воспитанный человек, он не хочет расспрашивать.
– И вы сами будете судить, – продолжал Арамис, – вы сами скажете мне, ошибаюсь ли я относительно важности этой тайны.
– Я слушаю, раз вы настолько добры, что хотите открыться мне. Только заметьте, друг мой, я не вызывал вас на нескромность.
Арамис задумался на мгновение.
– Не говорите! – воскликнул Фуке. – Еще не поздно!
– Вы помните, – начал епископ, опуская глаза, – обстоятельства рождения Людовика Четырнадцатого?
– Как сегодня.
– Вы ничего особенного не слышали об этом рождении?
– Ничего, кроме того, что король не сын Людовика Тринадцатого.
– Это не существенно ни для вас, ни для Французского королевства. Всякий, у кого есть законный отец, является сыном своего отца, гласит французский закон.
– Это верно. Но это все же существенно в вопросе о чистоте крови.
– Второстепенный вопрос. Значит, вы ничего особенного не слышали?
– Ничего.
– Вот тут-то и начинается моя тайна.
– А!
– Вместо того чтобы родить одного, королева родила двух сыновей.
Фуке поднял голову.
– И второй умер? – спросил он.
– Сейчас узнаете. Этим близнецам подобало бы стать гордостью матери и надеждой Франции. Но слабость короля и его суеверия внушили ему опасение, как бы между его сыновьями, имеющими равные права на престол, не возникла распря, и от одного из них он избавился.
– Вы говорите, избавился?
– Подождите… Оба брата выросли: один на троне, и вы министр его; другой во мраке и одиночестве…
– И этот?..
– Мой друг.
– Боже мой! Что я слышу? Что же делает этот обездоленный принц?
– Лучше спросите меня, что он делал.
– Да, да.
– Он был воспитан в деревне; потом его заключили в крепость, которая зовется Бастилией.
– Возможно ли! – воскликнул суперинтендант, сложив руки.
– Один – счастливейший из смертных, второй – несчастнейший из несчастных..
