Вот о чем разговаривали, как всегда, Атос и Рауль, меряя шагами длинную липовую аллею в парке, примыкающем к замку, когда прозвенел колокольчик, которым обычно возвещали обед или прибытие гостя. Машинально, не обращая внимания на звон колокольчика, они повернули к дому и, дойдя до конца аллеи, столкнулись с Портосом и Арамисом.
VII. Последнее прощание
Рауль вскрикнул от радости и нежно прижал Портоса к груди. Арамис и Атос поцеловались по-стариковски. Сразу же после этих объятий Арамис заявил:
– Мы к вам ненадолго, друг мой.
– А! – произнес граф.
– Только чтобы успеть рассказать вам о моем счастье, – добавил Портос.
– А! – произнес Рауль.
Атос молча взглянул на прелата, мрачный вид которого явно не гармонировал с радужным настроением Портоса.
– Какая же у вас радость? – спросил, улыбаясь, Рауль.
– Король жалует меня герцогским титулом, – таинственно прошептал Портос, наклонившись к уху Рауля. Но шепот Портоса был больше похож на рев зверя.
Атос услышал эти слова, и у него вырвалось восклицание. Арамис вздрогнул.
Прелат взял Атоса под руку и, попросив разрешения у Портоса поговорить несколько минут наедине с графом, сказал:
– Дорогой Атос, я в великой печали.
– В печали? Ах, дорогой друг!
– Вот в двух словах: я устроил заговор против короля, этот заговор не удался, и в настоящий момент за мной, несомненно, гонятся по пятам.
– За вами гонятся?.. Заговор?.. Что вы говорите, друг мой?
– Печальную истину. Я погиб.
– Но Портос… этот герцогский титул… что это значит?
– Это и мучит меня больше всего другого, это и есть моя самая глубокая рана. Веря в безусловный успех моего заговора, я вовлек в него и беднягу Портоса. Он вошел в него весь целиком, – вам, впрочем, и без меня известно, как делает Портос подобные вещи, – отдавая ему все свои силы и решительно ничего не зная о сути дела, и теперь он виноват так же, как и я, и погибнет так же, как погибну я.
– Боже мой!
И Атос повернулся к Портосу, который ответил ему ласковой улыбкой.
– Но я должен изложить все по порядку. Выслушайте меня, – попросил Арамис.
И он рассказал известную нам историю. Пока Арамис говорил, Атос несколько раз ощущал, что у него на лбу выступает испарина.
– Это было великим замыслом, – сказал он, – но и великой ошибкой.
– За которую я жестоко наказан, Атос.
– Поэтому я и не высказываю полностью своих мыслей.
– Выскажите их, прошу вас.
– Это преступление.
– Ужасное, я это знаю. Оскорбление величества.
– Портос, бедный Портос!
– Но что мне было делать? Успех, как я уже говорил, был обеспечен.
– Фуке – порядочный человек.
– А я, я глупец, что так неверно судил о нем, – воскликнул Арамис. – О, мудрость людская! Ты – гигантская мельница, которая перемалывает весь мир, и вдруг в один прекрасный день эта мельница останавливается, потому что неведомо откуда взявшаяся песчинка попадает в ее колеса.
– Скажите – твердейший алмаз, Арамис. Но несчастье свершилось. Что же вы предполагаете делать?
– Я увезу Портоса с собой. Король никогда не поверит, что этот добрейший человек действовал бессознательно; он никогда не поверит, что, действуя так, как он действовал, Портос пребывал в полной уверенности, будто служит своему королю. Оставайся он здесь, ему пришлось бы заплатить за мою ошибку своей головой. Допустить этого я не могу.
– Куда же вы везете его?
– Сперва на Бель-Иль. Это надежнейшее убежище. А дальше… Дальше у меня будет море, будет корабль, чтобы переправиться в Англию, где я располагаю большими связями…
– Вы? В Англию?
– Да. Или в Испанию, где связей у меня еще больше.
– Но, увозя Портоса, вы его разоряете, потому что король, несомненно, конфискует его имущество.
– Обо всем я подумал заранее. Оказавшись в Испании, я найду способ помириться с Людовиком Четырнадцатым и вернуть Портосу монаршее благоволение.
– Вы пользуетесь, Арамис, как я могу заключить, очень большим влиянием, – скромно заметил Атос.
– Да, большим… и я готов служить интересам моих друзей.
Атос с Арамисом обменялись искренним рукопожатием.
– Благодарю вас, – сказал Атос.
– И раз мы заговорили об этом… Ведь и вы, Атос, имеете основание быть недовольным нынешним королем. И у вас, а особенно у Рауля, достаточно жалоб на короля. Так последуйте нашему с Портосом примеру. Приезжайте к нам на Бель-Иль. А там посмотрим… Клянусь честью, что не позднее чем через месяц между Францией и Испанией вспыхнет война, и причиной ее будет этот несчастный сын Людовика Тринадцатого, который вместе с тем и испанский инфант и с которым Франция поступает до последней степени бесчеловечно. А так как Людовик Четырнадцатый не захочет войны, возникшей по этой причине, я гарантирую вам, что он согласится на мировую, в результате которой Портос и я станем испанскими грандами, а вы – герцогом Франции, поскольку вы и теперь уже гранд Испанского королевства. Желаете ли вы всего этого?
– Нет; пусть лучше король будет виноват предо мной, чем я перед ним. Мой род испокон веку почитал себя вправе притязать на превосходство над королевским родом, и это составляло предмет его гордости. Если я последую вашим советам, я поставлю себя в положение человека, обязанного Людовику. Я приобрету земные блага, но утрачу сознание своей правоты перед ним.
– В таком случае, Атос, я хотел бы от вас двух вещей: оправдания моего поведения…
– Да, я оправдываю его, если вы и впрямь ставили своей целью отомстить угнетателю за слабого и угнетенного.
– Этого мне более чем достаточно, – сказал Арамис; темнота ночи скрыла краску, выступившую у него на лице. – И еще: дайте мне двух лошадей, и получше, чтобы добраться до следующей станции; на ближайшей к вам мне отказали в них под предлогом, что все лошади наняты проезжающим по вашим краям герцогом де Бофором.
– Вы получите лошадей, Арамис; прошу вас позаботиться о Портосе.
– О, на этот счет будьте спокойны. Еще одно слово: считаете ли вы, что, скрывая от него истину, я поступаю правильно и как подобает порядочному человеку?
– Раз несчастье уже свершилось, да; ведь король все равно не простил бы ему. Кроме того, у вас есть поддержка в лице Фуке, который никогда не покинет вас, так как и он, сколь бы героическим ни был его поступок, сильно скомпрометирован этим делом.
– Вы правы. И поскольку сесть на корабль и уехать из Франции было бы равносильно признанию, что я боюсь за себя и считаю себя виновным, я решил остаться на французской земле. Но Бель-Иль будет для меня такой землей, какой я пожелаю: английской, испанской или папской – все зависит лишь от того, какой флаг я там подниму.
