Мы поехали в «Икею». В «Икее» мы поссорились. Им там следовало бы завести должность штатного консультанта по семейным проблемам. Потому что если и есть на земле место, где вылезают наружу супружеские разногласия, то это как раз здесь. Подозреваю даже, что вся эта сборная мебель задумана специально, чтобы сеять раздор. Я почти уверен, что основатель «Икеи» — пребывающий в глубокой депрессии швед (практически масло масляное), начисто лишенный личной жизни и поставивший себе целью навредить тем, у кого она есть. Студентов-социологов надо в обязательном порядке отправлять сюда на стажировку, чтобы нюхнули реальной жизни. Мы с Алисой ни на йоту не отступили от общего правила.
Народу было не протолкнуться. В основном семейные пары. Мы робко поглядывали друг на друга, невольно сравнивая себя с прочими покупателями. Я толкал перед собой гигантских размеров неповоротливую тележку. К психологическому дискомфорту добавлялось чисто физическое неудобство. Алиса во всем сомневалась и, хуже того, интересовалась моим мнением. Какое мнение может быть у человека, подвергшегося лоботомии? Я был согласен на все: купить лампы, похожие на великанские писсуары, и до скончания века собирать книжные полки.
— Нет, с тобой просто невозможно ходить в магазин! Почему ты делаешь такое лицо?!
— ?..
Все объяснялось просто. В таком месте, как это, раздражение возникает само собой, без причины и повода. Виной всему — взрывная атмосфера заведения. Я ошалел от духоты, а пытке не было ни конца ни краю. Груды досок, громоздившихся вокруг, внушали мысль, что я пришел сюда покупать себе гроб.
Впрочем, должен признать, что Алиса проявила похвальную прозорливость. Наша квартирка совершенно преобразилась, стала очень уютной и даже как будто просторней, чем была. Мы намеревались впустить сюда свою будущую жизнь, и все, что отныне произойдет между нами, будет разыграно в этих декорациях.
Оставалось лишь написать пьесу наших грядущих лет.
9
Впервые в жизни я терзался всепоглощающим чувством вины. Мне было стыдно. Я ощущал себя грязным. Я оскорбил Алису, унизил ее и опозорил, надругался над каждой буквой ее имени. Но я не смог оказать сопротивление Селине. Мы были любовниками, пока я вел жизнь холостяка, и мы продолжали встречаться. Наши свидания превратились в привычку. Она постоянно твердила мне, что ничего страшного не происходит. Что то, чем мы занимаемся, нисколько не вредит ни нам, ни нашим желаниям.
— А как же ты? — спрашивал я.
— Что я?
— Неужели тебе этого так хочется? Изменять своему мужу?
— При чем тут мой муж? У меня своя жизнь. Я просто знаю, что ты мне нужен. Я хочу, чтобы твои руки касались моего тела. Я хочу слушать, как ты вздыхаешь, когда кончаешь. Разве тебе плохо со мной?
— Ну что ты, Селина. Конечно, хорошо.
Этим и завершались все наши разговоры. Противопоставить гегемонии удовольствия мне было нечего. Когда мы занимались любовью, меня переполняло самое настоящее счастье, и я не считал себя вправе портить блаженство этих минут. В постели мы заводили друг друга, и каждый старался как мог. Конечно, это было лишь убогое и серое подобие любви, но жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на стремление к совершенству.
Она цепко держала меня. Что толку скрывать? Селина владела отточенной эротической техникой перехода от робкой нежности к почти грубой самоуверенности. Старше и опытнее меня, она, бесспорно, задавала тон в наших отношениях, хотя и мне нередко случалось проявить инициативу, и тогда я с наслаждением сжимал ее затылок, словно держал в руках ее сердце. Мы встречались в обеденный перерыв, в отеле неподалеку от издательства. Иногда приносили с собой бутылку вина, порой даже шампанского, и, чокнувшись, пили за здоровье наших удовольствий. Было хорошо, было потрясающе, было просто, но как-то по-детски. Серьезных разговоров мы избегали. Особенно — о ребенке, которого она так хотела. Я был очень осторожен и никогда не забывал о презервативе. Время от времени она предлагала обойтись без него, и тогда мне казалось, что она связалась со мной с единственной целью — чтобы я заделал ей ребенка. Может, ее муж, Харольд, бесплоден, думал я. Для нее это превратилось в пунктик. Она хотела ребенка от Харольда и постоянно натыкалась на его нежелание, не понимая, что это не нежелание, а неспособность. Кошмарненькое вырисовывалось уравнение. Мужчина ее жизни был не способен создать новую жизнь.
10
Не успели мы переехать, как Алиса захотела пригласить в гости родителей. На каждом важном жизненном этапе ей требовалось их одобрение. Разумеется, при подготовке к мероприятию не обошлось без мелких стычек, что, с учетом катастрофических последствий предыдущей встречи, было вполне понятно. К счастью, за это время многое изменилось. Во-первых, мне объяснили, как тяжело переживал отец сам факт появления у дочери жениха. Во-вторых, и это тоже немаловажно, родители Алисы испытывали невероятное чувство вины. Они понимали, что моя реакция была вызвана их нелюбезным приемом, в результате чего пострадала их дочь. Едва они переступили порог нашей квартиры, как мне стало ясно: они настроены весьма благожелательно. Я бы даже рискнул сказать, что они смотрели на меня с известной симпатией. Разумеется, они по-прежнему являли собой образец косности и психической ригидности, но хотя бы согласились сделать над собой усилие и принять выбор Алисы.
Они разливались соловьем: ах, Фриц, ох, Фриц. Выразили почтительный восторг перед «Ларуссом». Жерар отметил богатство нашего словаря. Уточнение «французского» он боязливо опустил. Я чувствовал, что он взвешивает каждое произносимое слово и строит беседу, передвигаясь от фразы к фразе на цыпочках. Но поскольку он был органически не способен испытывать интерес к чему-либо, помимо себя, вскоре его порыв иссяк. Но тут ему на помощь пришла Алиса:
— Посмотрите-ка на этот шкаф! Фриц сам его собрал!
Они одарили меня преувеличенно восхищенными взглядами. Я почувствовал себя Гюставом Эйфелем. Алиса всячески выпячивала мои достоинства. Она порхала по квартире, и ее попытки поддерживать псевдосердечную атмосферу искренне меня умиляли. Именно это мне всегда больше всего нравилось в женщинах. Ну и я, со своей стороны, лез из кожи вон, изображая идеального зятя. Рассыпался в любезностях и без конца предлагал: «Может, хотите еще выпить?», хотя их бокалы и без того были до краев полны моими стараниями. Первые полчаса превратились в состязание в вежливости и взаимном уважении. Разумеется, мы обменивались шуточками, тщательно дозируя иронию и юмор. Высшая цель — стереть из памяти предыдущую встречу — была достигнута. Все могло начаться сначала, все и должно было вот-вот начаться сначала. К сожалению, в жизни никогда ничего не бывает так просто.
Это случилось, когда мы собирались сесть за стол. Чудовищный диссонанс ворвался в стройную мелодию партитуры, исполняемой нами в унисон. Виновником стал телефонный звонок. Честно говоря, я был настолько ошарашен, что просто не знал, как реагировать, и когда Алиса, видя мою смертельную бледность, подошла и небрежно спросила: «Кто это был?» — я только кивнул головой — условный знак, означавший: срочно встречаемся на кухне. Это был форс-мажор. Крах. Катастрофа.
