Седьмой корпус, токсикологию, однажды чуть не сожгли. Хотели поджечь, уже канистры с бензином тащили из машин, но резко передумали, когда разом несколько нарядов милиции приехало. Причина? Не спасли злодеи-токсикологи очередного «передозировавшегося». Что теперь, по каждому такому случаю токсикологию поджигать? Сейчас вроде бы смешно вспоминать, а тогда не до смеха было.
Доктор Нырчиков из торакоабдоминальной хирургии стал врачом в какой-то крупной группировке. Мгновенно поднялся, сменил азээлковский «Москвич» (кто сейчас помнит тот АЗЛК и «Москвичи», которые на нем выпускались?) на «почти новую» «бэху», приоделся, приосанился, приобрел значимость. «Как оно?» — однажды поинтересовался Крылов. «Нормально, — ответил Нырчиков, — можно сказать, что работаю семейным врачом». Продолжалось это года полтора, а в девяносто пятом Нырчиков исчез. Уехал из дома в субботу утром, пообещав жене вернуться к обеду, и больше его не видели. Можно, конечно, предположить всякое, вплоть до тайной эмиграции по чужому паспорту в Аргентину (а что, Нырчиков бы смог), но все в Склифе, в том числе и Крылов, пребывали в уверенности, что от Нырчикова попросту избавились, как от не совсем своего и в то же время много знающего. «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».
[14]
В травматологии свои заморочки и свои «отягощенные родственные анамнезы». Многие пациенты с травмами подлежат амбулаторному долечиванию. Это логично — если все, что надо, сделано и остается только ждать, пока срастутся кости, то почему бы не делать этого в домашних условиях, а койку в отделении освободить для того, кому она нужнее, кому предстоит операция? Увы, многие люди (в том числе и обеспеченные, с возможностями), совершенно не торопятся забирать из отделения своих близких, потому что не хотят себе лишних забот. «Все срастется, начнет ходить самостоятельно, тогда и заберем, — говорят они. — А пока пусть у вас полежит». А некоторых пациентов, которые уже никогда не встанут, родственники часто норовят оставить в отделении навсегда. «А что мы можем с ними дома делать? Нам ухаживать некогда, мы работаем». Людям все едино, что Склиф, что дом-интернат для престарелых и инвалидов.
Стоит хоть немного надавить — и разлетаются по инстанциям жалобы, а по Всемирной паутине гневные рассказы. Врачи-садисты (кому нравится, может вместо «врачи-садисты» поставить «врачи-убийцы») выбрасывают из больницы тяжелобольного человека, потому что у его родственников нет денег на взятки-«подмазки». Ах, сволочи, забыли, как клялись Гиппократу… Ату их, ату! Интернет, конечно, великое благо и удобство, но есть от него и вред. Всякая пурга распространяется в нем молниеносно, порождая бури откликов (ну любят люди критиковать, это у них природное свойство такое) и привлекая начальственное внимание. Разве мало случаев, когда на пике информационной волны (или лучше сказать — «информационной войны»?) оказавшихся крайними просто приносили в жертву. Некоторые врачи, затравленные обществом, даже жизнь самоубийством кончали. Недаром же говорят психиатры: «Стресс быстрее до веревки доведет, чем до бутылки».
Сейчас уже и студентов начали обучать стратегиям поведения в конфликтных ситуациях, Крылов этого еще не застал. Да разве ж этому можно по учебникам научиться? Этому только жизнь учит, по мере накопления опыта. Крылову поначалу казалось, что разумным словом можно достучаться до любого. Какое там! Бейсбольной битой до любого можно достучаться, а словом только до понятливых. Но бейсбольная бита врачу как-то не к лицу. Не сочетается она с традиционным образом врача, да и принципам гуманизма противоречит. А иногда придешь в ординаторскую после очередного бурного общения, вздохнешь и подумаешь: «Врезать бы им чем-нибудь увесистым — тогда бы поняли». Однако такие мысли лучше не озвучивать и вообще гнать от себя подальше. Не к лицу они врачу, который по определению является гуманистом.
Крылов вздохнул, посмотрел в окно, посмотрел на часы, подумал, что неплохо бы сегодня слегка размяться в бассейне, пододвинул к себе чистый лист бумаги, взял ручку и начал писать, стараясь, чтобы слова выходили как можно более разборчивыми. Главный врач не любил нечитаемых почерков, а Крылов и в школе писал коряво, а два десятилетия врачебной работы, с ее вечной торопливой писаниной, убили его почерк окончательно.
«Заместителю директора
НИИ СП имени Склифософского по лечебной работе,
главному врачу профессору Гайтанскому Ю. Я.
от
врача отделения неотложной сосудистой хирургии
Крылова Игоря Робертовича
Объяснительная
27 октября 2011 года в ординаторской отделения состоялся мой разговор с сыном Тошинцева Максима Степановича, находившегося в то время на лечении в отделении неотложной сосудистой хирургии (история болезни № 11–965), Тошинцевым Петром Максимовичем. В ходе разговора Тошинцев П. М. высказал претензии по лечению, проводящемуся его отцу, и условиям его пребывания. Он требовал прооперировать отца и перевести его в одноместную палату. Я в спокойной, доступной для понимания форме объяснил, что Тошинцеву М. С. оперативное лечение по состоянию здоровья не показано, а также объяснил невозможность перевода в одноместную палату. Тошинцев П. М. не внял моим объяснениям и стал проявлять агрессию в мой адрес — обругал меня нецензурно и, взяв за воротник халата обеими руками, попытался прижать к стене. Эти действия я расценил как угрожающие моему здоровью, поэтому принял меры оборонительного характера, а именно схватил Тошинцева П. М. за руки и, приложив усилие, заставил его отпустить меня. После этого я указал Тошинцеву П. М. на недопустимость подобного поведения и предложил продолжить общение сразу же после того, как Тошинцев П. М. успокоится, но он повторно обругал меня нецензурными словами и ушел. Считаю, что в сложившейся обстановке я действовал в соответствии со сложившейся обстановкой. Очевидцев нашего разговора не было.
Насчет того, где и при каких обстоятельствах Тошинцев П. М. получил левосторонний перелом мыщелкового отростка нижней челюсти, о котором сказано в копии выписки из челюстно-лицевого госпиталя для ветеранов войн № 2, я ничего сказать не могу, поскольку подобной информацией не располагаю».
— Прекрасный образец канцелярского творчества! — восхитилась начальница отдела кадров, прочитав объяснительную доктора Крылова. — Особенно вот это: «Считаю, что в сложившейся обстановке я действовал в соответствии со сложившейся обстановкой»! Это же перл! Жемчужина! Вы, Игорь Робертович, в молодости в милиции не работали? Это типично их выражение.
— В молодости я санитаром работал, — улыбнулся Крылов. — В приемном отделении седьмой больницы. Срезался на вступительных экзаменах в первый мед и решил убедиться, что оно мне вообще надо. Там заодно и научился объяснительные писать. Бывало, мы всей сменой по три-четыре объяснительные писали во время дежурства. А Тошинцев этот вообще какой-то шизоид. Он еще и плюнул в меня, только я об этом писать не стал. Тем более что он промахнулся.
— А челюсть — это точно не вы, Игорь Робертович?
