– Господин де Бражелон уехал в Лондон по приказу короля и просил меня засвидетельствовать почтение вашему высочеству.
– Отлично, счастливого пути виконту, я его очень люблю. Ступай же одеваться, де Гиш, и возвращайся к нам. А если ты не вернешься…
– Что тогда произойдет, ваше высочество?
– Произойдет то, что я велю посадить тебя в Бастилию.
– Положительно, – сказал со смехом де Гиш, – его высочество принц полная противоположность ее высочеству принцессе. Принцесса ссылает меня в изгнание, потому что недолюбливает меня, принц сажает в тюрьму, потому что слишком любит меня. Благодарю, принц! Благодарю, принцесса!
– Полно, полно, – остановил его принц, – ты прекрасный друг и отлично знаешь, что я не могу обойтись без тебя. Возвращайся скорее.
– Хорошо, но мне, в свою очередь, хочется пококетничать, ваше высочество.
– Да что ты!
– Я возвращусь к вашему высочеству только при одном условии.
– Каком?
– Я должен сделать одолжение одному другу моего друга.
– Кому?
– Маликорну.
– Противное имя!
– Он с честью носит его, ваше высочество.
– Допустим. Так что же?
– Я должен доставить господину Маликорну место у вашего высочества.
– Какое же место?
– Какое-нибудь; ну, наблюдение над чем-нибудь.
– Отлично, это можно будет устроить. Вчера я рассчитал смотрителя дворцовых покоев.
– Пусть будет смотрителем дворцовых покоев, ваше высочество. А что ему придется делать?
– Ничего, только смотреть и докладывать.
– Внутренняя полиция?
– Именно.
– О, это как нельзя лучше подходит Маликорну, – вставил Маникан.
– Вы знаете того, о ком идет речь, господин Маникан? – обратился к нему принц.
– Очень близко, ваше высочество. Это мой друг.
– А ваше мнение?
– Мое мнение, что у вашего высочества никогда не будет такого прекрасного смотрителя дворцовых покоев.
– А сколько дает эта должность? – спросил граф у принца.
– Не знаю, только мне всегда говорили, что, когда ее занимает подходящий человек, ей цены нет.
– А что вы называете, принц, подходящим человеком?
– Само собой разумеется, человека умного.
– В таком случае я думаю, что монсеньор будет доволен, потому что Маликорн умен, как дьявол.
– О, тогда это место обойдется мне дорого! – со смехом сказал принц. – Ты мне подносишь настоящий подарок, граф.
– Я так думаю, ваше высочество.
– Хорошо. Скажи твоему господину Меликорну…
– Маликорну, ваше высочество.
– Я никогда не привыкну к этому имени.
– Ведь вы же произносите правильно Маникан, ваше высочество.
– Что ж, может быть, со временем научусь говорить Маникорн. Привычка мне поможет.
– Говорите, говорите, ваше высочество, ручаюсь вам, что ваш инспектор дворцовых покоев не обидится. У него превосходный характер.
– В таком случае, дорогой де Гиш, сообщите ему, что он назначен… Нет, погодите…
– Что угодно вашему высочеству?
– Я хочу сначала на него посмотреть. Если он так же безобразен, как его фамилия, я беру свое слово назад.
– Ваше высочество знаете его.
– Я?
– Конечно. Ваше высочество уже видели его в королевском дворце; доказательством может служить то, что я сам представил его вашему высочеству.
– Ах да, вспоминаю… Черт побери, это очаровательный малый!
– Я знал, что ваше высочество должны были заметить его.
– Да, да, да! Видишь ли, де Гиш, ни я, ни моя жена не хотим, чтобы у нас перед глазами торчали уроды. Моя жена берет себе в фрейлины только хорошеньких; я тоже принимаю в свою свиту только благообразных дворян. Таким образом, понимаешь ли, де Гиш, если у меня будут дети, они будут вдохновлены красавицами, а если будут дети у моей жены, то они будут сложены по красивым образцам.
– Великолепное рассуждение, ваше высочество, – сказал Маникан, одобряя принца взглядом и тоном голоса.
Что касается де Гиша, то он, вероятно, не нашел рассуждение столь блестящим, потому что выразил свое мнение только нерешительным жестом. Маникан пошел сообщить Маликорну приятную новость.
Де Гиш с видимым неудовольствием отправился переодеваться.
Принц, напевая, смеясь и поглядывая в зеркало, дожидался обеда в том настроении, которое оправдывало поговорку: «Счастлив, как принц».
XXXVII. Рассказ наяды и дриады
После обеда все в замке облеклись в парадные платья.
Обедали обыкновенно в пять часов. Дадим обитателям замка час на обед и два часа на туалет. Каждый, следовательно, был готов к восьми часам вечера.
В это время начали собираться у принцессы. Ведь как мы уже сказали, в этот вечер принимала принцесса. А вечеров у принцессы никто не пропускал, потому что вечера эти имели прелесть, какой не могла сообщить своим собраниям благочестивая и добродетельная королева. К несчастью, доброта менее занимательна, чем злой язык.
Однако поспешим сказать, что для принцессы такое наименование не годилось.
Эта исключительная натура воплощала в себе слишком много подлинного великодушия, благородных порывов и утонченных мыслей, чтобы ее можно было назвать злой. Но принцесса обладала даром упорства, нередко роковым для того, кто обладает им, потому что человек с таким характером ломается там, где другой только согнулся бы; в отличие от покорной Марии-Терезии она храбро встречала наносимые ей удары.
Ее сердце отражало каждое нападение, и, подобно подвижной мишени при игре в кольца, принцесса, если только не бывала оглушена сразу, отвечала ударом на удар безрассудному, осмелившемуся вступить в борьбу с ней.
Была ли то злоба или же просто лукавство? Мы считаем богатыми и сильными те натуры, которые, подобно древу познания, приносят сразу добро и зло, пускают двойную, всегда цветущую, всегда плодоносную ветвь; алчущие добра умеют находить на ней добрый плод, а люди бесполезные и паразиты умирают, поев дурного плода, что совсем не плохо.
Итак, принцесса, задумавшая быть второй, а может быть, даже первой королевой, старалась сделать свой дом приятным для всех с помощью бесед, встреч, предоставления каждому полной свободы и возможности вставить свое слово, при условии, однако, чтобы слово было метким и острым. И именно поэтому у принцессы говорили меньше, чем в других местах.
