– Это требует отмщения. Какие все женщины ехидны! – воскликнул Маликорн.
– Успокойтесь, дорогой Маликорн, успокойтесь!
– Напротив, зло нужно пресечь в корне. Нужно вовремя предупредить Рауля.
– Эка придумал! Теперь уже поздно, – ответила Монтале.
– Почему?
– Эти слова Лавальер…
– Да.
– Эти слова…
– Ну?
– Дошли до короля.
– Король знает их? Они были переданы королю?
– Король слышал их.
– Ohime
[3]
, как говорил господин кардинал.
– Король находился в то время недалеко от королевского дуба.
– Следовательно, – заключил Маликорн, – теперь у короля и принцессы все пойдет как по маслу, а козлом отпущения явится бедный Бражелон.
– Вы совершенно правы.
– Это ужасно!
– Ничего не поделаешь.
– Да, пожалуй, лучше не становиться между королевским дубом и королем, не то такой маленький человек, как я, мигом будет раздавлен, – промолвил Маликорн после минутного размышления.
– Сущая правда.
– Подумаем теперь о себе.
– Как раз то самое, чего и я хотела.
– Откройте же свои прелестные глазки.
– А вы давайте сюда ваши большие уши.
– Приблизьте ваш крошечный ротик, чтобы я мог крепче поцеловать вас.
– Вот он, – сказала Монтале и тотчас сама ответила звонким поцелуем.
– Разберемся во всем как следует. Господин де Гиш любит принцессу, Лавальер любит короля; король любит принцессу и Лавальер; принц не любит никого, кроме себя. Посреди всех этих любовных историй даже дурак сделал бы себе карьеру, а тем более такие рассудительные люди, как мы.
– Вы всё носитесь со своими мечтами.
– Вернее, со своими фактами. Позвольте мне быть вашим путеводителем, моя дорогая; кажется, до сих пор вы не могли пожаловаться на мои советы, не правда ли?
– Не могла.
– В таком случае пусть прошлое служит вам порукой за будущее. Так как здесь каждый думает о себе, подумаем о себе и мы.
– Вы совершенно правы.
– Но только исключительно о себе.
– Идет!
– Союз наступательный и оборонительный!
– Клянусь, что буду свято исполнять его.
– Протяните руку; вот так: все для Маликорна!
– Все для Маликорна!
– Все для Монтале! – отвечал Маликорн, протягивая руку, в свою очередь.
– А теперь что же делать?
– Держать постоянно глаза открытыми, насторожить уши, собирать улики против других, не давать никаких улик против себя.
– По рукам!
– Идет!
– Решено. А теперь, когда договор заключен, прощайте.
– Как прощайте?
– Да так. Возвращайтесь в свою харчевню.
– В свою харчевню?
– Да; ведь вы же остановились в харчевне «Красивый павлин»?
– Монтале, Монтале, вы сами выдали себя! Вы отлично знали о моем пребывании в Фонтенбло.
– Что же это доказывает? Что вами занимаются больше, чем вы заслуживаете, неблагодарный!
– Гм…
– Возвращайтесь же в «Красивый павлин»!
– Ах, какая незадача!
– Почему?
– Это совершенно невозможно.
– Разве не там ваша комната?
– Была, а теперь нет.
– Нет? Кто же у вас отнял ее?
– А вот послушайте… Как-то раз, набегавшись за вами, я пришел, едва переводя дух, в гостиницу, как вдруг вижу носилки, на которых четверо крестьян несут больного монаха.
– Монаха?
– Да. Старика францисканца с седой бородой. Смотрю, несут этого больного монаха в гостиницу. Я поднимаюсь за ним по лестнице и вижу, что его вносят в мою комнату.
– В вашу комнату?
– Да, в мою собственную комнату. Думая, что произошла ошибка, зову хозяина; хозяин заявляет мне, что комната была снята мной на неделю, срок истек, и теперь ее занял этот францисканец.
– Вот как!
– Я сам воскликнул тогда: вот как! Больше того, я хотел рассердиться. Я опять поднялся наверх. Я обратился к самому францисканцу. Хотел доказать ему неучтивость его поступка. Но этот монах, несмотря на всю свою слабость, приподнялся на локте, вперил в меня огненный взгляд и сказал голосом, который годился бы для командования кавалерийским отрядом: «Выкиньте этого нахала за дверь!» Это приказание было моментально исполнено хозяином и четырьмя носильщиками, которые спустили меня с лестницы немножко скорее, чем я сам спустился бы. Вот почему, дорогая, я оказался без крова.
– Но кто такой этот францисканец? – спросила Монтале. – Что он, генерал ордена?
– Наверное; мне послышалось, что его величал так вполголоса один из носильщиков.
– Итак?.. – протянула Монтале.
– Итак, у меня нет больше ни комнаты, ни гостиницы, ни крова, и все-таки я решил, как и мой друг Маникан, не ночевать под открытым небом.
– Что же делать? – вскричала Монтале.
– Вот именно!
– Ничего не может быть проще, – раздался вдруг чей-то голос.
Монтале и Маликорн разом вскрикнули. Показался де Сент-Эньян.
– Дорогой Маликорн, – сказал он, – счастливый случай снова приводит меня сюда, чтобы вывести вас из затруднительного положения. Пойдемте, я предлагаю вам комнату у себя и ручаюсь вам, что ее не отнимет никакой францисканец. Что же касается вас, мадемуазель, будьте спокойны: я уже посвящен в тайну мадемуазель де Лавальер и мадемуазель де Тонне-Шарант; вы были только что так добры, что посвятили меня в вашу, благодарю: я буду хранить все три тайны так же свято, как и одну.
Маликорн и Монтале переглянулись, как двое школьников, застигнутых на месте преступления. Но так как Маликорн не мог не увидеть всех выгод предложения де Сент-Эньяна, то он сделал Монтале знак, что покоряется, и та ответила ему тем же.
Затем Маликорн медленно спустился с лестницы, обдумывая, как бы поискуснее выведать у г-на де Сент-Эньяна все, что последний мог знать о пресловутой тайне. А Монтале помчалась как лань, и никакой лабиринт не мог сбить ее с пути.
Сент-Эньян действительно привел к себе Маликорна, оказывая ему всяческое внимание, – так он был счастлив держать в руках двух человек, которые могли бы поставлять ему сведения о тайнах фрейлин.
XXXII. Что же в действительности произошло в харчевне «Красивый павлин»
Прежде всего сообщим читателю некоторые подробности о харчевне «Красивый павлин»; потом перейдем к описанию постояльцев, которые занимали ее.
