– Возможно, – отвечал Безмо, – я не любопытен. Ну что же, как вы находите камеру: прекрасная, не правда ли?
– Великолепная.
– Ковер…
– Роскошный.
– Держу пари, что у него не было такого до заключения.
– Я тоже так думаю.
Тут Арамис снова обратился к молодому человеку:
– А не помните ли вы, посещал вас кто-нибудь из незнакомых?
– Как же! Три раза приезжала женщина под густой вуалью, которую она поднимала только тогда, когда нас запирали и мы оставались с ней наедине.
– Вы помните эту женщину?
– Помню.
– О чем же она говорила с вами?
Юноша грустно улыбнулся:
– Она спрашивала меня о том же, о чем спрашиваете и вы: хорошо ли мне, не скучно ли?
– А что она делала, приходя к вам и покидая вас?
– Обнимала меня, прижимала к сердцу, целовала.
– Вы помните ее?
– Прекрасно.
– Я хочу спросить вас, помните ли вы черты ее лица?
– Да.
– Значит, если бы случай снова свел вас с ней, вы бы узнали ее?
– О, конечно!
На лице Арамиса промелькнула довольная улыбка.
В эту минуту Безмо услышал шаги тюремщика, поднимавшегося по лестнице.
– Не пора ли нам уходить? – шепнул он Арамису.
Должно быть, Арамис узнал все, что ему хотелось знать.
– Как вам угодно, – сказал он.
Видя, что они собираются уходить, юноша вежливо поклонился. Безмо отвечал легким кивком, Арамис же, видимо тронутый его несчастьем, низко поклонился заключенному.
Они вышли. Безмо запер двери.
– Ну как? – спросил Безмо на лестнице. – Что вы скажете обо всем этом?
– Я открыл тайну, дорогой комендант, – отвечал Арамис.
– Неужели? Что же это за тайна?
– В доме этого юноши было совершено убийство.
– Полноте!
– Да как же! Лакей и кормилица умерли в один и тот же день. Очевидно, яд.
– Ай-ай-ай!
– Что вы на это скажете?
– Что это похоже на правду… Неужели этот юноша убийца?
– Кто же говорит об этом? Как вы могли заподозрить несчастного ребенка в убийстве?
– Да, да, это нелепо.
– Преступление было совершено в доме, где он жил; этого довольно. Может быть, он видел преступников, и теперь опасаются, как бы он не выдал их.
– Черт возьми, если бы я знал, что это было так, я удвоил бы надзор за ним.
– Да у него, кажется, нет никакого желания бежать!
– О, вы не знаете, что за народ эти арестанты!
– У него есть книги?
– Ни одной; строжайше запрещено давать их ему.
– Строжайше?
– Запрещено самим Мазарини.
– Это запрещение у вас?
– Да, монсеньор. Хотите, я вам покажу его, когда мы вернемся домой?
– Очень хочу, я большой любитель автографов.
– За подлинность этого я ручаюсь; там только одна помарка.
– Помарка! Что же там зачеркнуто?
– Цифра.
– Цифра?
– Да. Сначала было написано: содержание в пятьдесят ливров.
– Значит, как принцам крови?
– Но вы понимаете, кардинал заметил свою ошибку: он зачеркнул ноль и прибавил единицу перед пятеркой. Кстати…
– Ну?
– Вы ничего мне не сказали о сходстве.
– Да по очень простой причине, дорогой Безмо: никакого сходства нет!
– Ну вот еще!
– А если и есть, то только в вашем воображении; если же оно существовало бы где-нибудь помимо него, то, мне кажется, вы хорошо бы сделали, никому не говоря о нем.
– Вы правы.
– Король Людовик Четырнадцатый, наверное, разгневался бы на вас, если бы вдруг узнал, что вы распространяете слух, будто какой-то его подданный имеет дерзость быть похожим на него.
– Да, да, вы правы, – заторопился перепуганный Безмо, – но я говорил об этом только вам, а я всецело полагаюсь на вашу скромность, монсеньор.
– Будьте спокойны.
Разговаривая таким образом, они вернулись в квартиру Безмо; комендант вытащил из шкафа книгу, похожую на ту, что он уже показывал Арамису, но запертую на замок.
Ключ от этого замка Безмо всегда держал при себе на отдельном кольце.
Положив книгу на стол, он раскрыл ее на букве «М» и показал Арамису следующую запись в отделе примечаний:
«Не давать ни одной книги, белье самое тонкое, костюмы изящные; никаких прогулок, никаких смен тюремщиков, никаких сношений.
Разрешаются музыкальные инструменты, всевозможные удобства и комфорт; пятнадцать ливров на продовольствие. Г-н де Безмо может требовать больше, если пятнадцати ливров окажется недостаточно».
– И впрямь, – сказал Безмо, – нужно будет потребовать прибавки.
Арамис закрыл книгу.
– Да, – подтвердил он, – это написано рукой Мазарини; я узнаю его почерк. А теперь, дорогой комендант, – продолжал он, точно тема предшествующего разговора была исчерпана, – перейдем, если вам угодно, к нашим маленьким расчетам.
– Когда прикажете расплатиться с вами? Назначьте сами срок.
– Не нужно срока; напишите мне простую расписку в получении ста пятидесяти тысяч франков.
– С уплатой по предъявлении?
– Да. Но ведь вы понимаете, что я буду ждать до тех пор, пока вы сами не пожелаете заплатить мне.
– Я не беспокоюсь, – с улыбкой сказал Безмо, – но я уже выдал вам две расписки.
– Я сейчас разорву их.
И Арамис, показав коменданту расписки, действительно разорвал их.
Убежденный этим проявлением доверия, Безмо без колебаний подписал расписку на сто пятьдесят тысяч франков, которые он обязывался заплатить по первому требованию прелата.
Арамис, смотревший через плечо коменданта, пока тот писал, спрятал расписку в карман, не читая, чем окончательно успокоил Безмо.
– Теперь, – сказал Арамис, – вы не будете на меня сердиться, если я похищу у вас какого-нибудь заключенного?
– Каким образом?
– Выхлопотав для него помилование. Ведь я же сказал вам, что бедняга Сельдон очень интересует меня.
– Ах да!
– Что же вы на это скажете?
– Это ваше дело; поступайте как знаете. Я вижу, что у вас руки длинные.
