– Чтобы написать вам.
– Это понятно, – с улыбкой кивнул Арамис, – но я не спрашиваю, зачем вам понадобился мой адрес, а спрашиваю, почему вы хотели обратиться за ним к господину Фуке?
– Ах, – отвечал Безмо, – потому что Бель-Иль принадлежит господину Фуке.
– Так что ж?
– Бель-Иль находится в ваннской епархии, а так как вы ваннский епископ…
– Дорогой Безмо, раз вам было известно, что я ваннский епископ, вам не нужно было узнавать мой адрес у господина Фуке.
– Может быть, монсеньор, – окончательно смешался Безмо, – я совершил какую-нибудь неделикатность? В таком случае прошу у вас извинения.
– Полно! Какую вы могли совершить неделикатность? – спокойно спросил Арамис.
С улыбкой глядя на коменданта, Арамис недоумевал, каким образом Безмо, не зная его адреса, знал, однако, что его епархия была в Ванне.
«Постараемся выяснить это», – сказал он себе.
Затем прибавил вслух:
– Слушайте, дорогой комендант, не свести ли нам наши маленькие счеты?
– К вашим услугам, монсеньор. Но сначала скажите мне, ваше преосвященство…
– Что?
– Не окажете ли вы мне честь позавтракать у меня, по обыкновению?
– С удовольствием.
– Милости прошу!
Безмо трижды позвонил.
– Что это значит? – спросил Арамис.
– Это значит, что у меня завтракает гость и что нужно сделать приготовления.
– Пожалуйста, дорогой комендант, не хлопочите так для меня.
– Что вы! Я считаю своей обязанностью принять и угостить вас как можно лучше. Никакой принц не сделал бы для меня того, что сделали вы.
– Полноте! Поговорим о чем-нибудь другом. Как идут ваши дела в Бастилии?
– Недурно!
– Значит, от заключенных есть доход?
– Неважный.
– Вот как!
– Кардинал Мазарини не отличался большой суровостью.
– Вы, значит, предпочли бы более подозрительное правительство, вроде нашего прежнего кардинала?
– Да. При Ришелье все шло прекрасно. Братец его высокопреосвященства нажил себе целое состояние.
– Поверьте, дорогой комендант, – сказал Арамис, придвигаясь к Безмо, – молодой король стоит старого кардинала. Если старости свойственны ненависть, осмотрительность, страх, то молодости присущи недоверчивость, гнев, страсти. Вы вносили в течение этих трех лет ваши доходы Лувьеру и Трамбле?
– Увы, да.
– Значит, у вас не оставалось никаких сбережений?
– Ах, ваше преосвященство! Уплачивая этим господам пятьдесят тысяч ливров, клянусь вам, я отдаю им весь свой заработок. Еще вчера вечером я говорил то же самое господину д’Артаньяну.
– Вот как! – воскликнул Арамис, глаза которого загорелись, но тотчас же потухли. – Так вы вчера виделись с д’Артаньяном? Ну, как же он поживает?
– Превосходно.
– И что вы ему говорили, господин Безмо?
– Я говорил ему, – продолжал комендант, не замечая своей оплошности, – что я слишком хорошо содержу своих заключенных.
– А сколько их у вас? – небрежно спросил Арамис.
– Шестьдесят.
– Ого, кругленькая цифра!
– Ах, монсеньор, бывало и по двести.
– Но все же и при шестидесяти жить можно не жалуясь.
– Разумеется, другому коменданту каждый арестант приносил бы по полтораста пистолей.
– Полтораста пистолей!
– А как же? Считайте: на принца крови мне отпускают пятьдесят ливров в день.
– Но как будто у вас здесь нет принцев крови? – сказал Арамис слегка дрогнувшим голосом.
– Слава богу, нет! Вернее, к несчастью, нет.
– Как к несчастью?
– Ну, конечно. Мои доходы возросли бы.
– Справедливо. Итак, на каждого принца крови пятьдесят ливров.
– Да. На маршала Франции тридцать шесть ливров.
– Но ведь в настоящее время у вас нет и маршалов?
– Увы, нет! Правда, на генерал-лейтенантов и бригадных генералов мне отпускается по двадцать четыре ливра, а их у меня два.
– Вот как!
– За ними идут советники парламента, на которых ассигнуется мне по пятнадцать ливров.
– А сколько их у вас?
– Четыре.
– Я и не знал, что на советников отпускается так много.
– Да. Но на рядовых судей, адвокатов и духовных лиц мне дают только по десять ливров.
– И их у вас семь человек? Прекрасно.
– Нет, скверно.
– Почему?
– Ведь все же это не простые люди. Чем они хуже советников парламента?
– Вы правы; я не вижу оснований оценивать их на пять ливров меньше.
– Понимаете ли, за хорошую рыбу мне приходится платить четыре или пять ливров, за хорошего цыпленка полтора ливра. Я, положим, развожу их у себя на птичьем дворе, но все-таки надо покупать корм, а вы не можете себе представить, какая здесь пропасть крыс.
– А почему бы вам не завести полдюжины кошек?
– Как же, станут кошки есть крыс! Я вынужден был отказаться от них. Вот и посудите, как мой корм уничтожается крысами. Пришлось выписать из Англии терьеров, чтобы они душили крыс. Но у этих собак зверский аппетит: они едят, как арестант пятой категории, не считая того, что иногда душат кроликов и кур.
Нельзя было определить, слушал Арамис или нет: опущенные глаза свидетельствовали о его внимании, а нервные движения пальцев – о том, что он поглощен какой-то мыслью.
– Итак, – продолжал Безмо, – сносная птица обходится мне в полтора ливра, а хорошая рыба – в четыре или пять. В Бастилии еда полагается три раза в день; заключенным делать нечего, вот они и кушают; человек, на которого отпускается десять ливров, обходится мне в семь с половиной ливров.
– А ведь только что вы сказали мне, что десятиливровых вы кормите так же, как и пятнадцатиливровых.
– Да.
– Значит, на последних вы зарабатываете семь с половиной ливров?
– Надо же изворачиваться! – буркнул Безмо, видя, что попался.
– Вы правы, дорогой комендант. Ведь у вас есть и такие арестанты, на которых отпускается меньше десяти ливров?
– Как же: горожане и стряпчие.
– Сколько же на них отпускается?
– По пяти ливров.
– А они тоже хорошо едят?
– Еще бы! Только, понятно, им не каждый день дают камбалу да пулярок или испанское вино, но три-то раза в неделю у них бывает хороший стол.
