Король, немного завидовавший исключительной нежности матери к брату, склонен был вследствие этого в большей степени подчиняться Анне Австрийской и больше заботиться о ней, чем можно было ожидать, судя по его характеру.
Такую же тактику Анна Австрийская применяла по отношению к молодой королеве. Анна почти неограниченно царила над королевской четой и уже принимала меры, чтобы так же царить в доме своего второго сына.
Итак, мы сказали, что королева писала, когда принц вошел в ее молельню. Филипп рассеянно поцеловал руки матери и сел раньше, чем она ему позволила.
Ввиду строгих правил этикета, установленного при дворе Анны Австрийской, такое нарушение приличий служило признаком глубокого волнения, в особенности когда приличия нарушал Филипп, любивший выказывать матери особенную почтительность.
– Что с вами, Филипп? – спросила Анна Австрийская, обращаясь к сыну.
– О, ваше величество, очень многое, – с печальным видом произнес принц.
– Однако из всего, что вас смущает, – продолжала Анна Австрийская, – вероятно, есть что-нибудь, внушающее вам больше забот, чем все остальное?
– Да.
– Я вас слушаю.
Филипп открыл рот, чтобы высказать свои огорчения. Но вдруг остановился, и все, что переполняло его сердце, вылилось во вздохе.
– Ну, Филипп, больше твердости, – сказала королева. – Когда жалуются на что-нибудь, это «что-нибудь» всегда оказывается человеком, который мешает, не так ли?
– Видите ли, ваше величество, вопрос, который я хочу затронуть, весьма щекотлив.
– Ах боже мой!
– Конечно, потому что женщина…
– А, вы хотите говорить о принцессе? – спросила вдовствующая королева с чувством живого любопытства.
– О принцессе?
– Да, о вашей жене.
– Ах, конечно.
– Так что же? Если вы хотите говорить о принцессе, сын мой, не стесняйтесь. Я ваша мать, а принцесса для меня чужая. Однако, так как она моя невестка, знайте, что я выслушаю с участием, хотя бы только из-за вас, все, что вы мне о ней скажете.
– Матушка, – колебался Филипп, – вы ничего не заметили?
– Не заметила, Филипп? Вы говорите так неопределенно… Что, собственно, могла я заметить?
– Правда, принцесса хороша собой?
– Да, конечно.
– Однако она не красавица?
– Нет, но с годами она может необычайно похорошеть. Вы же видели, как за несколько лет переменилось ее лицо. Она будет развиваться все больше и больше. Ведь ей всего шестнадцать лет. В пятнадцать лет я тоже была очень худа; но принцесса уже и сейчас красива.
– Следовательно, ее можно заметить?
– Конечно, даже на обыкновенную женщину обращают внимание, а тем более на принцессу.
– Хорошо ли она воспитана?
– Королева Генриетта, ее мать, – женщина довольно холодная, с некоторыми претензиями, но чувства у нее возвышенные. Образованием молодой принцессы, может быть, немного пренебрегали, но, я думаю, ей внушили хорошие правила. По крайней мере так мне казалось во время ее пребывания во Франции. С тех пор она побывала в Англии, и я не знаю, что там произошло.
– Что вы хотите сказать?
– О боже мой, я говорю, что некоторые слегка легкомысленные головы могут закружиться от счастья и богатства.
– Вот, ваше величество, вы сказали именно то, что я думал. Мне кажется, что принцесса немного легкомысленна.
– Не следует преувеличивать, Филипп. Она остроумна, и в ней есть известная доля кокетства, что очень естественно в молодой женщине. Но, сын мой, когда дело касается высокопоставленных особ, этот недостаток приносит пользу двору. Слегка кокетливая принцесса всегда окружена блестящим двором. Одна ее улыбка рождает роскошь, остроумие и даже мужество: дворяне лучше сражаются за принца, жена которого хороша собой.
– Покорно вас благодарю, – недовольным тоном ответил Филипп. – Право, матушка, вы рисуете мне тревожные картины.
– В каком отношении? – с притворной наивностью спросила королева.
– Вы хорошо знаете, – печально сказал Филипп, – вы отлично знаете, как мне не хотелось жениться.
– О, на этот раз вы меня пугаете! Значит, у вас есть серьезные основания быть недовольным принцессой?
– Серьезные – я этого не говорю.
– Тогда зачем же это мрачное лицо! Если вы покажетесь с таким лицом, берегитесь: вас примут за очень несчастного мужа.
– И в самом деле, – согласился Филипп, – я совсем не счастливый муж, и я хочу, чтобы это видели.
– Филипп, Филипп!
– Право, ваше величество, скажу вам откровенно: я не такой жизни ждал, какую мне устраивают.
– Объяснитесь.
– Моя жена никогда не бывает со мной. Она постоянно ускользает от меня. Утром – визиты, переписка, туалеты; вечером – балы, концерты.
– Филипп, вы ревнуете!
– Я? Упаси меня бог! Пусть другие играют глупую роль ревнивого мужа; но я раздосадован.
– Филипп, вы упрекаете свою жену за очень невинные вещи, и до тех пор, пока у вас не будет чего-нибудь более серьезного…
– Выслушайте меня! Женщина, хоть и невиновная, может внушать беспокойство мужу. Некоторые посещения, некоторые предпочтения способны довести бог знает до чего самого неревнивого мужа…
– Наконец-то! Посещения, предпочтения – прекрасно! Уже целый час мы говорим обиняками, и только теперь вы заговорили по-настоящему.
– Ну да.
– Это серьезнее. Но разве принцесса виновата перед вами в подобных вещах?
– Вот именно.
– Как! На пятый день после свадьбы ваша жена предпочитает вам кого-то, посещает кого-то? Берегитесь, Филипп, вы преувеличиваете ее вину; кто ищет во что бы то ни стало доказательств, ничего не может доказать.
Испуганный серьезным тоном матери, принц хотел ответить, но смог только невнятно пробормотать несколько слов.
– Ну вот, вы отступаете? – сказала Анна Австрийская. – Тем лучше! Вы признаете ошибочность своих обвинений.
– Нет, нет, – вскричал Филипп, – я не отступаю, и я докажу свои слова. Я сказал «предпочтения», не так ли? Так слушайте…
Анна Австрийская приготовилась слушать с тем удовольствием кумушки, которое всегда испытывает даже самая лучшая женщина, даже лучшая мать, будь она самой королевой, когда ее посвящают в мелкие супружеские ссоры.
– Итак, – продолжал Филипп, – скажите мне одну вещь.
– Какую?
– Почему моя жена сохранила английских придворных? Скажите!
И Филипп скрестил руки, глядя на мать, в уверенности, что королева не найдет ответа на этот вопрос.
