Олег тем временем окончил академию менеджмента, получил работу в администрации губернатора. Обязан этим он был хлопотам папы Славы.
Между прочим, Вячеслав как-то между делом женился на какой-то сормовской тетке, которая, по мнению Светланы, годилась только на базаре квашеной капустой торговать, вдобавок была постарше его… но женился. Располнел, постарел… словом, стал просто бр-р! Но казался счастливым, вот чудеса!
И Светлана с годами вполне ожила. Какие-то мужчины постоянно вокруг нее вились, так что ужасная болезнь «недо…», ну, ее можно назвать – «недосып», этот бич одиноких женщин, никогда не влияла на ее настроение. В зеркало она смотрелась почти с прежним удовольствием. С поправкой на время, само собой разумеется. Но биться в кровь о железную старость, как поется в песне, у нее охоты не было. У каждой женщины свой женский век, у Светланы он еще длится, и надо быть благодарной за это судьбе, а не бороться с ней!
Все эти годы, минувшие после смерти Геннадия, Светлана ни разу не видела Алину и не слышала о ней. И это имело немалое значение для ее духовного выздоровления. Она почему-то была уверена, что Алина после смерти своего обожателя уехала из Нижнего. В конце концов, она должна была окончить школу, могла уехать поступать на север, где, конечно, нет таких конкурсов в вузы, как в столичных городах… Однако вскоре спокойствие Светланы было нарушено.
* * *
– Куда мы идем? – спрашивает Ася Бусыгина, изумляясь тому, как нелепо, тускло, безжизненно звучит ее голос. Внутри все ломается, скручивается, словно бы трещит от ужаса. И кричит, кричит! А голосишко еле слышен…
– Да тут недалеко, – бормочет, озираясь и очень медленно ступая, Бусыгин. – Два шага, можно сказать. Рождественку перейдем – и по переулку. На Нижневолжской набережной – отделение милиции, то есть это, полиции. Туда и двигаем. Ты смотри, как придем, сразу в зубы им анализы мои сунь, чтобы меня не в камеру запихали, а в больницу везли. Если жизнь спасут, я, может, им что-нибудь…
Он не успевает договорить, потому что откуда-то сбоку доносится вдруг негромкий настойчивый оклик:
– Бусыга, ложись! Ложись!
Но в следующее же мгновение темная тень вырывается из сгоревших развалин и бросается на… Асю. Тень хватает ее и куда-то тащит, но внезапно дергается, разжимает руки – и падает, увлекая девушку за собой. Сверху на них валится Бусыгин, и какое-то время все трое лежат неподвижно. Пирамидкой. Внизу – незнакомец, на нем – Ася, сверху – Бусыгин. А еще это очень похоже на сандвич, на такой большой неподвижный сандвич…
Проходит несколько ужасных минут, во время которых Ася борется с желанием закричать, вскочить, броситься бежать – она хочет этого больше всего на свете, но что-то, возможно, именно та штука, которую называют инстинктом самосохранения, заставляет ее лежать неподвижно. И она лежит, затаив дыхание, постепенно осознавая, что человек, находящийся под ней, не дышит, а Бусыгин слабо хрипит. И вдруг непонятно откуда до нее доносится голос – вернее, шепот, такой легкий, что в первую минуту ей кажется, что это ветерок пошевелил пожухлую листву на старом, еще не облетевшем ясене при дороге:
– Кто-нибудь жив?
Ася ошеломленно молчит. Она не может понять, сколько проходит времени – мгновение или четверть часа, – но шепот снова доносится до нее:
– Бусыга, ты жив?
– Не знаю, – отзывается Ася чуть слышно. – Но он дышит.
– А ты? Ты кто?
– Не знаю, – говорит Ася, совершенно не соображая, что вообще говорит и с кем говорит. Потом спохватывается: – Я Ася Снегирева из лаборатории «Ваш анализ»…
– Что за хня?! – раздается удивленный шепот. – Ладно, это потом. Слушай, Ася, тебе надо оттуда уползти. Но имей в виду, тут где-то Павлик… ну, снайпер. Давай, потихоньку… ко мне!
Ася приподнимает голову и оглядывается.
– Опусти голову! Сюда ползи, за белые ящики! – шипит незнакомец. – Ползи, ну! Башку не задирай, сказал же! Задницу прижми! Да шевелись ты!
Ася начинает шевелиться, и тело Бусыгина мягко сползает с нее. Только теперь до нее доходит, что он ранен, а тот человек, который на них напал, возможно, убит, но она почему-то не слышала выстрелов. Не оглохла же она! Но выстрелы были… бесшумные выстрелы. И если этот проклятый Павлик заметит, что она ползет, он может выстрелить в нее – и она будет убита, даже не поняв, когда это произойдет!
Ася просто умрет – и ее не будет…
И вообще не будет ничего! Всего ее мира… мирка… такого скучного, унылого. Простенького и серенького… такого многоцветного, любимого, теплого и уютного! Нет! Она не хочет умирать!
Ужас скручивает ее покрепче веревок.
Нельзя шевелиться! Никуда нельзя ползти! Нужно лежать неподвижно, чтобы снайпер Павлик (ну надо же, как ласково называют этого убийцу!) решил, что все трое мертвы, что Ася тоже мертва… нужно чтобы он успокоился и убрался восвояси, пусть даже это произойдет уже под утро. Она будет лежать хоть и до полудня, она будет лежать, слившись с растоптанной, грязной землей, она будет лежать…
Как раздавленная букашка. Как ничтожество. Как что-то несуществующее. Как то, чем считает ее Наталья Левашова.
«Снегирева – пустое место!»
Когда Ася раньше читала, что у каждого человека есть нечто, что сильнее страха смерти, она считала это изрядным преувеличением. Но теперь она чувствует в себе это… но что? Злость? Презрение к себе? Ненависть к тому, по чьей воле она валяется тут в грязи? А может быть, что-то еще?
Она не знает этого. Зато знает, что покорно ждать ни смерти, ни утра не может. И не будет!
Она делает одно движение, другое, начиная сдвигаться с места, – и в это мгновение Бусыгин издает чуть слышный стон.
Боже мой, спохватывается Ася, он и в самом деле жив! Какой все это ужас… Она пришла сюда, чтобы спасти этого человека, а он из-за нее угодил под пулю. Вот уж воистину – благими намерениями вымощена дорога известно куда, теперь Ася это знает совершенно точно! Но как же она может бросить Бусыгина?! Ведь этот Павлик охотился за ним! Бусыгин его опасался… он думал, что Асю послал Павлик или Груша. С Павликом она уже, так сказать, знакома. Возможно, тот, кто сидит за ящиками, это и есть Груша?
Может быть, да. А может, нет. Но Бусыгина всяко нельзя бросать. Но как эту тяжесть дотащить до спасительных белых ящиков?!
И вдруг Ася вспоминает какой-то фильм. Фильм о войне. В этом фильме санитарка ползла, передвигаясь на спине, а под мышкой волокла раненого солдата. Значит, и Ася должна так…
Она переворачивается на спину, обнимает Бусыгина покрепче и пытается ползти, но не может сдвинуться с места. Ей ужасно мешает тот, другой человек, который на нее набросился: он лежит поперек пути. Ася пытается сдвинуть еще и его, но добивается только того, что его голова поворачивается, и она видит его лицо.
Темные глаза полуприкрыты длинными ресницами и неподвижны. Тени лежат на щеках, кепка свалилась с подстриженной ежиком темноволосой головы.
