Он следил за Асей сначала из-за угла ее дома, потом, убедившись, что она села в маршрутку и все идет по плану, он вскочил в заранее заказанное и поджидавшее его такси и велел водителю ехать следом за маршруткой, держась чуть поодаль. Убедившись, что Ася вышла, он выскочил из своего такси, сунул водителю загодя приготовленные деньги и бесшумно пошел следом за ней, в любую минуту готовый сделать то, ради чего приехал сюда. Однако в проулках между Рождественкой и Нижневолжской набережной ушлые люди понаоткрывали множество маленьких ресторанчиков и пивнушек (теперь их называют пивбарами или даже пабами, брезгливо подумал этот человек, но суть не изменилась: пивнушки – они пивнушки и есть!), вокруг которых топтался народ – кто-то входил, кто-то выходил… поэтому в проулке сделать дело не удалось. На полутемной и этим очень удобной Рождественке он приободрился было и прибавил ходу, однако фонари – по какой-то непонятной прихоти автоматики! – внезапно вспыхнули ярким, невероятно ярким светом, и он от неожиданности отшатнулся в по-прежнему темный проулок. Тем временем Ася успела форсировать песчаные завалы и исчезнуть из вида. А тут и свет погас, пришлось подождать, пока глаза снова привыкнут к темноте.
Впрочем, хоть он и не видел сейчас Асю, тревожиться оснований не было. Он знал, куда она идет. Знал название улицы и дом. Теперь осталось только найти эту улицу. Довольно хитрое дело, учитывая, что табличек на домах нет. Он уже начал было нервничать, когда и улицу нашел, и Асю увидел. Она как раз в это время шла к какому-то покосившемуся, даже в темноте неприглядному дому.
Человек решил не бежать за ней, а подождать, выбрав позицию поудобнее. Она скоро выйдет. И вот тут-то…
И вот тут-то будет сметено очередное препятствие на его пути к счастью!
Он поднимался по Крутому съезду, выискивая подходящее укрытие. Разумеется, он даже не подозревал, что двое, которые заняли позиции раньше, напряженно наблюдают за ним. На шахматной доске появилась еще одна муха! Что же будет дальше?
* * *
Ася, чуть не растянувшись на кособоком крылечке, кое-как пробралась в темный подъезд – ужасная вонища, на чем они жарят еду и что они такое едят, главное?! – и на ощупь нашла сначала одну дверь, потом – другую. Мобильник ее светил слабо, видимо, батарейка села, а зарядник она тоже забыла на работе, в кабинете на улице Невзоровых… теперь только завтра зарядит. А впрочем, и при этом тусклом мерцании можно было разглядеть, что номеров на дверях все равно нет. Все та же спасительная логика подсказала, что если тут всего лишь две двери, то третья квартира должна находиться на втором этаже, и Ася осторожно и долго, словно на некий заплесневелый Эверест, взбиралась туда, вцепившись в шаткие перила и стараясь не думать, как будет спускаться по этому косогору.
Бог ты мой, в двух шагах от торговой улицы, в центре, можно сказать, города, еще сохранились такие жуткие «раритеты» бытия!
Мысли о крысах, которые просто не могут не водиться в этих трущобах, то и дело возвращались, но она их старательно отгоняла. Может, и крыс заодно отгонит…
На втором этаже повторилась та же мизансцена: Ася шарашится по темной площадке, ощупывая стены. Здесь почему-то всего одна дверь… видимо, это и есть третья квартира. Ася изо всех сил старается найти звонок, но натыкается только на оголенный провод… К великому счастью, ее не бьет током, хотя это даже как-то странно!
Она стучит по деревянной планке, которая придерживает на двери облезлую, прорванную, давно потерявшую цвет клеенку с торчащей там и сям ватой. Такие штуки она, помнится, видела в далеком детстве, когда жили еще на улице Овражной, в старых-престарых деревянных домах. И то жилье никого особенно не напрягало и брезгливости не внушало. Строго говоря, у них была точно такая же обивка на двери, так что нечего особенно косоротиться.
За дверью мертвая тишина. Ася готова уже повернуться и уйти, но чувство долга не дремлет и не позволяет сбежать с места его исполнения. Ася стучит снова и снова, пока у нее не начинает ныть кулак, тогда она поворачивается к двери спиной и изо всех сил бьет по ней ногами.
Ага, подействовало! За дверью слышны шаги – женские, мелкие, поспешные, – а потом запыхавшийся голос спрашивает:
– Кто там? Чего надо?
– Ой, откройте, пожалуйста! Я из лаборатории «Ваш анализ». Господин… – Ася запинается на этом слове, которое находится в вопиющем, просто-таки орущем диссонансе с окружающей обстановкой, и это еще очень мягко сказано, но все же одолевает препятствие: – Господин Бусыгин сдавал кровь… я принесла результаты… это очень важно!
– Кто сдавал? Чего?
– Господин Бусыгин! – Ася разворачивает распечатку и, подсвечивая себе мобильником, с трудом читает: – Алексей Петрович!
– А, ну да, сдавал анализы, что-то вдруг доходить начал, ну, пошел и сдал, – говорит женщина. – Да вам-то какая забота, я не пойму, вам-то какое дело, что там Алешка сдавал?
– Анализы госпо… то есть, понимаете, Алексею Петровичу, – Асе проще назвать его по имени-отчеству, а не господином, – нужно непременно обратиться к врачу. Анализы не очень хорошие!
– Ты вот чего, – после некоторого молчания говорит женщина, – ты расскажи, чего там, в анализе в этом. Сахар какой или это… жиры.
Ася стоит опешив. Потом ее начинает разбирать неудержимый смех. Строго говоря, женщина права, биохимический анализ крови исследует – в числе прочего – содержание «сахара» и «жира» в организме, но человеку, который привык к словам «липиды», «глюкоза», «ферменты», «пигменты» и к прочей профессиональной терминологии, трудно удержаться от смеха. Как будто в гастроном пришла. Хотя Ася тут же вспоминает, по какой причине сюда явилась. Анализ Бусыгина таков, что совершенно не до смеха!
– Цифры скажи! Показатели! – говорит тем временем женщина, и Асе кажется, что там, за дверью, кроме хозяйки, есть кто-то еще, и он-то подсказывает эти более или менее вразумительные слова.
– Во-первых, здесь темно и я не могу прочитать, – говорит Ася. – А во-вторых, постороннему человеку я вообще этого сказать не имею права. Только госпо… только Алексею Петровичу.
– Да я его мать, – взволнованно говорит женщина. – Я ему все это… перескажу.
«Перескажешь ты, как же! Жиров сто грамм и сахару столовая ложка!»
Ася начинает злиться, но старается говорить спокойно:
– Я не имею права давать результаты анализов никому другому, кроме человека, который оформлял договор с нашей лабораторией. Я вообще могла сюда не приходить, но показатели настолько плохи, что даже наши врачи забеспокоились. Вашему сыну надо бегом в больницу бежать, а вы разводите какие-то… какие-то непонятности. Уж если я не побоялась в эти трущобы ваши прийти в такое время, то вы-то чего боитесь? Я одна, я…
– Дверь мы тебе не откроем, – перебивает ее мужской голос. Это очень слабый голос, человек тяжело дышит. – Мало ли кто там у тебя за спиной стоит. Тебя кто послал, Груша или Павлик?
– Что? – недоуменно спрашивает Ася. – Какая Груша? Какой Павлик? У нас в лаборатории таких нет. Меня наш доктор послал к вам, доктор Авдеев, Никита Дмитриевич его зовут.
