Барон де Таверне, напротив, почувствовал, как сердце его наполняется счастьем, и послал Руссо одну из самых своих любезных улыбок.
– Вы тоже находите, что эта юная особа поет хорошо? – спросила Дю Барри у короля, которого задели за живое слова Руссо.
– Я не слышу.., в хоре… – отвечал Людовик XV. – Для этого надо быть музыкантом…
В это время Руссо оживился, заставив хор пропеть:
К своей подружке возвращается Колен,
Отпразднуем прекрасное событье!
Обернувшись, он увидел де Жюсье, приветствовавшего его со своего места.
Для женевского философа оказалось немалым удовольствием на виду у всех дирижировать придворными, особенно на глазах у того, кто его обидел, дав почувствовать свое превосходство.
Он чопорно с ним раскланялся и вновь уставился на Андре: от похвалы она стала еще красивее. Репетиция продолжалась; графиня Дю Барри помрачнела. Она дважды пыталась отвлечь Людовика XV, заинтересовавшегося спектаклем, говоря ему комплименты.
А сердцем всего спектакля, как нарочно для ревнивицы, явилась Андре. Впрочем, это нисколько не мешало ее высочеству выслушивать комплименты и пребывать в веселом расположении духа.
Герцог де Ришелье порхал вокруг нее с легкостью юноши; ему удалось собрать в глубине театра кружок насмешников, центром которого была сама принцесса – это очень беспокоило сторонников Дю Барри.
– Кажется, у мадмуазель де Таверне красивый голос, – громко сказал Ришелье.
– Очаровательный! – подхватила ее высочество. – Не будь я эгоисткой, я уступила бы ей роль Колетты. Впрочем, я выбрала эту роль для себя ради развлечения и не отдам никому.
– Мадмуазель де Таверне спела бы ее не лучше, чем ваше высочество, – молвил Ришелье, – и…
– Мадмуазель – великолепная певица! – перебил его Руссо.
– Великолепная! – согласилась ее высочество. – Я должна признаться, что она помогает мне разучивать роль. А как восхитительно она танцует! Вот я совсем не умею танцевать.
Нетрудно себе представить, как подействовали эти разговоры на короля, на графиню Дю Барри и на всех любопытных, сплетников, интриганов и завистников. Каждый из присутствовавших наслаждался нанесенным ударом или страдал от боли и сгорал от стыда, получая этот удар. Равнодушных не было, за исключением, пожалуй, самой Андре.
Поощряемая Ришелье, ее высочество заставила Андре пропеть романс:
Над милым слугою утратила власть я,
Со мной расстается Колен.
Все видели, как король покачивал головой в такт с выражением удовольствия, отчего все румяна осыпались с лица Дю Барри, подобно влажной штукатурке.
Злобный, как женщина, Ришелье испытывал наслаждение от мести. Он подошел к Таверне-старшему, и оба старика превратились в изваяния, олицетворяя собою союз Лицемерия с Развратом.
Их оживление возрастало по мере того, как все более хмурилась графиня Дю Барри. Не выдержав, она резким движением поднялась с места, что было против всех правил приличия, потому что король еще не вставал.
Подобно муравьям, придворные почуяли бурю и поспешили укрыться вблизи наиболее сильных из них. Таким образом, принцесса оказалась в окружении своих друзей, а графиню Дю Барри атаковали ее приспешники.
Постепенно интерес к репетиции у присутствовавших угас, их вниманием овладели другие события. Дело теперь было не в Колетте и не в Колене. Многие думали о том, что графине Дю Барри вскоре придется, вероятно, пропеть:
Над милым слугою утратила власть я,
Со мной расстается Колен.
– Ты только посмотри, – прошептал Ришелье, обращаясь к Таверне, – какой ошеломляющий успех у твоей дочери!
И он потащил его за собой в коридор, толкнув застекленную дверь; при этом он сбил с ног какого-то любопытного, заглядывавшего через стекло в зал.
– Чертов болван! – проворчал герцог де Ришелье, поправляя рукав, смявшийся от соприкосновения с дверью.
На отскочившем от двери любопытном была надета дворцовая ливрея, в руках он держал корзину с цветами.
Когда удар дверью отбросил его в коридор, он едва не упал навзничь. Однако ему все-таки чудом удалось удержаться на ногах, а вот корзина перевернулась.
– А-а, я знаю этого дурака, – со злостью проговорил Таверне.
– Кто же он? – спросил герцог.
– Что ты здесь делаешь, шалопай? – спросил Таверне.
Жильбер, – а это был он, о чем уже, наверное, догадался читатель, – с гордостью ответил:
– Смотрю, как видите.
– Вместо того, чтобы работать!.. – проворчал Ришелье.
– Моя работа окончена, – спокойно отвечал Жильбер, обращаясь к герцогу и даже не глядя на Таверне.
– Знаете, мой Жильбер – прекрасный работник и Прилежный ботаник, – послышался вдруг ласковый голос.
Таверне обернулся и увидел де Жюсье. Тот подошел и потрепал Жильбера за щеку.
Таверне покраснел от злости и пошел дальше.
– Слуги – здесь? – пробормотал он.
– Тише! – шепнул ему Ришелье. – Николь тоже здесь… Взгляни. Вот у той двери, наверху… Резвая девчонка! Она тоже не теряет времени даром!
Это в самом деле была Николь. Вместе с другими слугами Трианона она с восхищением следила за спектаклем. Казалось, ее широко раскрытые глаза видели больше других.
Заметив ее, Жильбер пошел в противоположную сторону.
– Идем, идем! – обратился Ришелье к Таверне. – Мне кажется, что король хочет с тобой поговорить.., он ищет кого-то глазами.
Друзья направились к королевской ложе.
Графиня Дю Барри стоя разговаривала с герцогом д'Эгийоном. Тот следил глазами за каждым движением дядюшки.
Оставшись один, Руссо восхищался Андре. Он чувствовал, как в сердце его разгорается любовь.
Знатные актеры отправились переодеваться, каждый в свою ложу, где Жильбер расставил свежие цветы.
Ришелье пошел к королю, а Таверне, сгорая от нетерпения, остался ждать его в коридоре. Наконец герцог возвратился и прижал палец к губам.
Таверне побледнел от радости и пошел навстречу другу. Тот повел его в королевскую ложу.
Там они услышали нечто такое, что немногим дано было услышать.
Графиня Дю Барри спросила короля:
– Ждать ли мне ваше величество сегодня к ужину? Король ответил ей:
– Я очень устал, графиня. Прошу меня простить! В ту же минуту явился дофин и, почти наступая графине на ноги и словно не замечая ее, обратился к королю:
– Сир! Будем ли мы иметь честь видеть ваше величество за ужином в Трианоне?
