— Спасибо, что уделили мне время, — сказала Глория и положила трубку.
Она принялась обзванивать больницы. И те тоже отвечали ей коротко и отрицательно. Эйфория, вызванная находкой нового следа, начала выдыхаться.
В конце концов она позвонила в Управление коронера.
— С чем связан ваш вопрос?
— Я… его жена, — ответила Глория. — Разыскиваю его уже… довольно давно.
Молчание, позвякивание ключей.
Затем: о да, есть у нас такой.
Глория, метнувшаяся поперек кровати, чтобы схватить ручку, сшибла на пол чашу с попкорном.
— Когда его доставили? — спросила она.
Телефонистка назвала дату. Глория записала ее, сказала спасибо и подняла листок с датой перед собой, вглядываясь в него, точно в зверька, которого ей надлежало препарировать.
Джозеф Чарльз Геруша скончался за неделю до исчезновения Карла.
РЕДЖИ ПРИШЛОСЬ ДОЛГО УЛАМЫВАТЬ, но в конечном счете он согласился позвонить в пару мест и замолвить за нее словечко. Выяснилось к тому же, что он друг-приятель заместителя коронера, Джерома Вюрлицера.
— Ты мне должна, — сказал Реджи. — В который раз.
Глория съехала со скоростной магистрали не там, где следовало, — в итоге ей пришлось покружить по Восточному Лос-Анджелесу, прежде чем она добралась до больницы округа — Медцентра окружного суда. Площадь перед ним украшали каменные сферы, придававшие ей сходство с доской для китайских шашек, на которой осталась не законченная богами партия. На одной из сфер неуютно сидела женщина, поглядывая одним глазом на неугомонное трехлетнее дитя, а другим на далекое окно. Интересно, подумала Глория, какова цель ее бдения?
У больницы толпились на тротуаре осоловелые пациенты, привлеченные тележкой, с которой бойко велась торговля кофе и жирными панини. Мужчины, женщины, несколько умученных до бесполости больных. Лица у всех были горестно разочарованные — как будто их заставили запить горсть слабительных таблеток коктейлем «Мартини», в котором джин был заменен жидкостью для прочистки сточных труб. Сложись все иначе, подумала Глория, глядишь, и мне пришлось бы пройти через такие же, как у них, испытания. И слава богу, сказала она себе, что не пришлось. Посмотри на них: глаза, как нефтяные скважины, кожа, как загустевший клей. Считай, что тебе повезло.
Глория заставила себя несколько раз мысленно повторить эту фразу, не веря в нее до конца, но надеясь, что так она укоренится в ее сознании.
Офис коронера находился в желтовато-коричневом здании, стоявшем за широкой полосой горячего асфальта. «Додж» Глории медленно ехал мимо рядов черно-белых автомобилей Управления шерифа, устрашающих, поблескивавших, как обсидиан, лимузинов. Направляясь к двери, она прорезала торнадо мошкары, миновала патрульщика — в шлеме с опущенным щитком. Он покивал ей, совершенно как Дарт Вейдер.
Она ожидала увидеть гулкие залы и покрытых отвратительными шрамами карликов славянской национальности, спешащих куда-то, дабы забрать там мозги или еще что-либо потребовавшееся главному из здешних обезумелых ученых. Ничего подобного. Шумное правительственное учреждение, вроде Отдела транспортных средств, минус аура близящегося сумасшествия.
Плюс запах.
Он ощущался уже в вестибюле. Запах гниющей плоти.
Расписываясь в регистрационном журнале, Глория старалась дышать через рот. Сидевшая в регистратуре медицинская сестра сказала ей:
— Мы очень не рекомендуем нашим гостям смотреть на трупы.
— Я знаю, — ответила Глория. — Спасибо, но я все же рискну.
— Вы можете провести опознание по фотографии.
— Мой психиатр считает, что мне необходим непосредственный контакт с трупом.
Сестра пожала плечами:
— Дело ваше.
Вюрлицер отсутствовал, однако оставил указания своему помощнику и тот ожидал ее. Ей сказали, что она должна пройти в дверь с табличкой СКЛЕП и спуститься вниз. Смрад возрастал на лестнице по экспоненте, Глории пришлось держаться за перила и останавливаться через каждые несколько ступенек, чтобы свыкнуться с ним и прокашляться. Уже в самом низу она услышала голос:
хавай пидор что найдешь не еби мне больше нервы я б таких как ты травила тухлой пидорской консервой
Глория открыла дверь, найденную ею в укромном углу «склепа». Молодой человек в смахивавших на пышки наушниках протирал, стоя вполоборота к ней, пол. Вернее, приплясывал, держа в руках швабру, в слышном только ему ритме.
— Я тебя зарежу ниггер слушай что я говорю повторяй за мною пидор Ди-Оу-Эй!
[45]
— прокричал он и выбросил вверх сжатый кулак.
Глория помахала ему ладошкой.
— О…
Одним движением он сорвал и марлевую повязку с лица, и наушники с головы.
— Привет, — обморочно поздоровалась она. — Глория Мендес.
— Извините. — Молодой человек понурился. Перемена с ним случилась разительная — от перепляса к строжайшему приличию, — Глории пришлось даже подавить смешок.
Табличка на его груди сообщала: ИРВИН УИЛЬЯМС, ПОМОЩНИК КОРОНЕРА. Совсем молодой, года двадцать три, двадцать четыре. Белый, с тонкой, как бритва, козлиной бородкой, придававшей его лицу вид карандашного наброска.
— Я друг детектива Реджи Солта, — сказала Глория.
Он кивнул, еще раз извинился.
— Джерри говорил, что вы придете.
— Простите, что помешала.
Молодой человек очень старался не смотреть ей в глаза и пунцовел:
— Да нет, я… извините… пожалуйста… э-э… прошу вас, нам туда.
Он провел ее по длинному коридору, в котором толклись полицейские, беседовавшие, прижимая к носам платки, с медэкспертами. Глория пожалела, что не взяла с собой платка: невероятно, но запах стал еще хуже. Затем ее поразило новое зрелище: столы с лежавшими на них трупами. Трупов было многое множество, наполовину вскрытых, затиснутых в углы, перегораживавших двери аварийных выходов. Завернутых, будто ковры, в прозрачный пластик, завязанный с обоих концов толстым белым шпагатом. Глории начинало казаться, что она ненароком забрела на адскую колбасную фабрику.
И запах.
Ирвину, который привел ее в комнату, тесную от больничных шкафчиков и картонных коробок с резиновыми перчатками, запах, похоже, нисколько не досаждал. Наблюдая за ним, рывшимся в просвечивавших, отпечатанных под копирку документах — анализы крови, рентгеновские снимки, отчеты токсиколога, фотографии мест преступлений, — она поняла, что ошиблась: не такой уж он и белый. Какая-то смесь — и с неясными пропорциями — нескольких рас. Она читала где-то, что при определенном уровне смешанных браков слово «раса» утрачивает осмысленное значение. Однако ее опыт говорил о прямо противоположном. Глядя на Ирвина, Глория понимала, что какая бы долгая семейная хроника ни была закодирована в его генах, он предпочел быть чернокожим.
