— Да перестаньте вы извиняться. Я аспирантка. Социальные проблемы. Что у вас стряслось?
— Я… послушайте, это же полная нелепость. Прошу вас, извинитесь от моего имени перед мужем.
— С мужем все отлично. Для него заснуть — пара пустяков. У вас очень печальный голос; пожалуйста, расскажите, что случилось.
Пауза.
— Мой начальник, — сказала Глория.
— Да?
— Он умер.
— О, — сказала женщина. — Как жаль.
— Ничего не поделаешь.
— Он… болел?
— Нет.
— Вы были близкими людьми?
— Да.
— Как это грустно.
— Спасибо.
— Вы не хотите поговорить об этом? Могу дать вам мой рабочий телефон.
— Вы очень добры, — сказала Глория. — Спасибо, что уделили мне время. Думаю, мне надо попытаться заснуть.
— Весьма сожалею о вашей потере, — успела сказать женщина, прежде чем Глория положила трубку.
Глория занялась почтой Карла. Документы существенные — налоговые бумаги, квитанции службы социального обеспечения, просроченные счета коммунальных служб, письма его ипотечного брокера — она складывала в заведенную для них папку, чтобы передать затем Максин Гонзага. Документов этих скопилась целая груда — то были последние свидетельства интереса мира живых к Карлу Перрейра. И они продолжали поступать, ненасытно жаждавшие внимания, вползая, точно домашние муравьи, в почтовую щель на двери: каталоги торговцев одеждой, загодя одобренные кредитные карты с низкими НИЗКИМИ НИЗКИМИ годовыми процентными ставками, дисконтные карточки торговых сетей, мусорная почта гомеопатов (изготовлено из настоящего акульего зуба, избавляет от полового бессилия мгновенно!!!), церковные извещения. Раболепные просьбы благотворительных организаций о деньгах.
Куна раболепных просьб благотворительных организаций о куче денег.
По-видимому, в то или иное время Карл жертвовал что-то каждой из них. «Как и в прошлом, Ваша постоянная поддержка поможет нам обеспечить…» Письменные благодарности за прошлые пожертвования оборачивались просьбами о новых («…и мы надеемся, что Вы не забудете о нас и в этом сезоне отпусков…»).
Два таких письма ее попросту ошарашили. Она полагала, что католическая вера не должна была позволить Карлу жертвовать деньги абортной клинике, но вот оно, пожалуйста: «При установившемся ныне в нашей стране политическом климате фундаментализма Ваша щедрость смогла помочь нам защитить конституционное право женщины на выбор…»
И, словно желая уравновесить этот дар, Карл пожертвовал деньги и Национальному совету по пропаганде воздержания.
Второе письмо поступило из лос-анджелесской митрополии — от «Фонда кардинала Мак-Интайра» — и содержало благодарность за чрезвычайно щедрую дотацию. Известно ли ему, что постоянство дарений является необходимой предпосылкой актов христианского милосердия?..
Квитанция о получении дарения была датирована 4 июля. А составляло оно 10 000 долларов.
Глория и не знала, что Карлу были по карману столь крупные траты. И теперь ей оставалось только гадать, что он делал со своими деньгами все годы их знакомства.
Большая часть писем поступала от организаций, пекущихся о детях. От фонда «Загадай желание». От «Игрушек для малюток». От «Старших братьев — Старших сестер Южной Калифорнии». Некоторые содержали обращение непосредственно к нему, как если б он был главной опорой благодарившей его организации. Из чистого любопытства Глория позвонила в одну из них, в «Комнату Бет», клинику для дошкольников с острой необучаемостью.
— Это ужасно, — сказал, услышав о смерти Карла, страдавший острой шепелявостью директор клиники. — Просто ужасно. Он был для нас все равно что «Верный старик»
[43]
. Какая ужасная новость. Когда похороны?
— Похороны пока не назначены.
— Что ж, когда дата определится, пожалуйста, дайте мне знать, — сказал директор. — Мне хотелось бы увидеть его хоть раз, правда, я предпочел бы иные обстоятельства встречи с ним.
— Так вы никогда с ним не встречались?
— С мистером Перрейра? Ни разу в жизни. Я с ним даже по телефону никогда не разговаривал. Не странно ли? Я знал его имя только по чекам, а встречаться — нет, не встречался. Как-то позвонил, чтобы лично поблагодарить его, но не застал, а он мне не перезвонил. И на наши благотворительные акции он ни разу не приезжал. Мистер Перрейра походил на анонимного жертвователя, с той лишь разницей, что у него было имя.
— Когда вы ему звонили?
— Года два назад. Я хотел познакомиться с ним, понимаете? Приятно же присоединить к имени человека его лицо. А теперь уже не получится. Ужасно… я могу вам чем-то помочь?
Закончив разговор, Глория пошла на кухню — взглянуть на уродливый стол, по которому были разбросаны благодарственные письма. Выбрав второе (от находящегося в Креншоу «Центра детей — жертв жестокого обращения»), она набрала указанный в нем номер. И, пробившись сквозь несколько образованных голосовой почтой заслонов, добралась до женщины, которая отвечала за работу с жертвователями и представилась как Бетти Юнгер.
— Конечно, я знаю мистера Перрейра, — сказала она.
Глория назвалась его близким другом.
— Мне очень неприятно сообщать вам об этом, но в июле Карл умер.
Бетти вздохнула:
— Сожалею о вашей потере.
— Спасибо, — сказала Глория. — Я хотела спросить, знали ли вы его лично.
— Нам уже не один год хотелось познакомиться с ним, однако он никогда не отвечал на наши звонки и письма. Не то чтобы у нас имелась необходимость приставать к нему, он был постоянным жертвователем нашего центра со времени его основания, с 1989 года.
— Посылал вам чеки.
— Именно так, каждый июль. И в этом году тоже. Ах, горе какое. Должно быть, он отправил чек перед самой кончиной. Чек и обычные инструкции.
— Какие?
— Использовать деньги лишь в случае крайней необходимости.
Глория позвонила в третью организацию. Да, Карл был замечательным человеком, несомненно любившим детей. Нет, лично они с ним не встречались и не разговаривали. Какая трагедия. Они сожалеют о ее потере. Могут они ей чем-нибудь помочь?
— Нет, спасибо, — сказала она.
Четвертая организация, пятая. Все говорили одно и то же.
Она сидела за некрасивым столом, расправив пальцы поверх писем — так, словно пальцы были корнями, способными всосать щедрые дары Карла.
Сколько же он всего отдал. Это была его попытка… попытка чего? Детей он так и не завел — было ли это попыткой покаяния? Она всегда полагала, что Карл не хочет детей — из-за своего возраста. Легче было смириться с этим, чем с мыслью о том, что он столько лет отвергает ее.
