Кстати, к соседке надо бы зайти. Печенье куплено, именно
такое, как надо, и именно в булочной на Сенной, а утром она точно зайти не
сможет. Придется сейчас.
Заходить к соседке не хотелось.
Какой-то странный разговор вышел у них в прошлый раз, когда
они толковали о Павле, и вообще о мужьях, которые бросают своих жен! Неприятный
какой-то, только Надежда за всеми событиями позабыла, в чем именно состояла
неприятность! Кажется, Марья Максимовна тогда сильно разгорячилась и как-то
странно говорила о женщинах, которых нужно презирать за то, что от них уходят,
что это несмываемый позор и прочие глупости!..
И в этот самый момент, когда Надежда брела по лестнице,
тащила в пакете картошку — что-то ей так захотелось пюре, огненного, и чтобы в
нем было много масла и молока, и чтоб от него поднимался пар, и пахло, как в
детстве, когда ее бабушка толкла картошку в большой белой кастрюле! — как раз
этот самый муж и позвонил!
Вот как бывает!
Надежда ждала его звонка день и ночь, она думала о том, как
взглянет на телефон, увидит, что это звонит он, и ее жизнь повернет вспять, как
сибирская река, повернутая бурным воображением коммунистов семидесятых!
И — ничего.
Она долго пристраивала картошку, чтобы не рассыпалась из
пакета, потом долго доставала телефон и даже не посмотрела, кто именно ее
«вызывает».
— Ты чего долго трубку не берешь? — спросил муж. — На
работе, что ль, опять?
Надежда помолчала, а потом отняла телефон от уха и
посмотрела в окошечко.
Все правильно. В окошечке было написано «Павел».
— Ты что, не слышишь, Надь?
— Слышу.
— А чего молчишь?
— Да нет, я не молчу. Я домой иду. По лестнице.
— Слушай, — заговорил он озабоченным голосом, как раньше
говорил про двери или рамы и про то, что им нужно сделать в ванной ремонт. — Ко
мне сегодня какой-то тип подвалил, и я не понял, то ли он прикалывался, то ли
он на самом деле американец! Но, в общем, про тебя спрашивал!
— И что он про меня спрашивал?
— Ну.., почему мы развелись и всякое такое. Кстати, я решил
на развод подать! Ты как? Не возражаешь?
— Да нет.
— Тогда я подам. А что это за тип-то?
Надежда вздохнула и ногой поправила пакет с картошкой,
который подозрительно кренился на сторону.
— К нам же американский президент приезжает. А полковник
Уолш начальник его службы безопасности. Ну, может быть, не всей службы, но
большой начальник.
— А к тебе-то у него какие вопросы? И зачем он ко мне на
работу приехал? Мне, знаешь, такие визиты на фиг не нужны!
— Да он всех проверяет, — соврала Надежда, наклонилась и
придержала пакет. — Ты не волнуйся.
— Нет, но он прямо в офис заявился! Откуда у него адрес? Ты,
что ли, дала?
— Я не давала, — опять соврала Надежда. — Но он есть в моем
личном деле.
— Слушай, ты того.., ты бы его вытащила оттуда, адрес-то
мой! Мы же.., развелись.
— Мы еще не развелись. Разведемся, и я вытащу.
— Просто мне не надо, чтобы…
— Да я поняла! — с досадой воскликнула Надежда. — Мои дела
не имеют к тебе никакого отношения! Ты лучше скажи, как живешь, Павлуша?
Весело?
Он сразу же приготовился защищаться. Ах, как хорошо она
знала этот голос, которым он говорил, когда ему казалось, что на него нападают!
— Да все у меня отлично! А что такое-то? Почему ты
спрашиваешь?
— Да потому, что я по тебе скучаю, — сказала она зачем-то. —
А ты по мне?
— Да я переживу, ты за меня не беспокойся!
— Веселее тебе без меня, Павлуша?
Он начал заводиться, и это тоже она услышала в его голосе.
— А тебе какое дело? Все-о-о, все-о-о, я тебе никто, ты
должна это понять в конце концов! Мне твоя мать на прошлой неделе звонила,
между прочим! Ты чего, ей не сказала?..
— О том, что ты ушел?.. Нет, а зачем? Она и так все узнает!
— Ты вот сама врешь и меня заставляешь! — Он нашел,
зацепился, поймал что-то такое, в чем виновата она, не все же ему одному быть
виноватым, право слово! — И что я должен делать?! Она у меня спрашивает, как
дела, как работа, когда мы в отпуск поедем?! И чего мне ей говорить?
— И что же ты ей сказал, Павлуша?
— Да ничего не сказал, — буркнул муж. — Объяснил, что я на
работе, у меня заказ большой и чтоб она домой звонила. То есть тебе.
— А ты-то что же не признался?
— Надь, я звоню, потому что ко мне из-за тебя какой-то хрен
приходил, а не для того, чтобы оправдываться!..
— А ты оправдываешься?
Тут уж он окончательно вышел из себя и положил трубку, а
Надежда сунула свою в карман, подняла пакет с картошкой и потащилась наверх.
Она же его.., любит? Или уже не любит?
На прошлой неделе любила совершенно точно, а на этой?..
Размышляя таким непостижимым образом, она добралась до своей
квартиры, сначала осторожно заглянула в дверь — нет ли повешенных, привидений и
не поджег ли кто ее жилище — и только потом уж окончательно вошла.
Если она сейчас разденется и примется варить картошку, к
Марье Максимовне она точно не попадет, а та обидится!..
Надежда вытащила из другого пакета коробочку с печеньем,
попробовала причесаться перед зеркалом — отросшие волосы висели патлами вокруг
лица, и никак их было не уложить красиво!
Надежда посмотрела так и эдак, а потом решила, что
наплевать, все равно кардинально лучше она не станет, и позвонила в соседкину
квартиру.
— Надя? — произнесла Марья Максимовна удивленно. — Что
такое? Еще не поздняя ночь, а вы уже дома! Ну, прошу, прошу!
— Марья Максимовна, я печенье купила. Вот, ваше любимое.
— Проходите, проходите, дорогая! Я сварю вам кофе, а сама
буду пить микстуру, которую в этой стране по ошибке называют чаем! Вы пили
когда-нибудь настоящий турецкий чай?
У Надежды о турецком чае были самые смутные представления.
— О-о, это нужно знать, девочка! Английский тоже неплох в
своем роде, англичане знают толк в чае, но самый лучший, конечно же, турецкий!
Похоже, старуха была искренне рада, что Надежда заглянула к
ней, потому что достала свою кофейную машину, налила спирту из большой аптечной
бутыли, которую держала за шкафом, а печенье выложила в круглую вазу на высокой
ножке — все как всегда.
