…он долго не мог потом говорить, да и не знал хорошенько,
нужно ли.
…он долго пытался вспомнить, что увидел на дне, тьму или
свет, но так и не вспомнил.
…он долго пытался примирить себя с тем, что все теперь
пойдет по-другому, но так и не примирил, и плюнул на это дело!..
— Ка-ать, — шепотом позвал он и заложил ей за ухо
вывалившуюся прядь, которая закрывала ее щеку. — А Кать!..
— М-м?..
— Ты спишь?
— М-м?..
Он засмеялся и потряс ее за плечи. Как-то так получилось,
что она лежала на нем, а ее волосы лезли ему в рот и в нос.
— Катька, ты давай не спи! Ты что, не знаешь, что женщине
после секса нужны долгие нежные разговоры, и если мужчина сразу засыпает,
значит, он свинья и болван!
— Угу.
— Поговори со мной!
Она зевнула и потерлась носом о его грудь.
— А кто у нас тут женщина после секса? — осведомилась она. —
Ты или я? Если я, то ты должен выполнять любые мои прихоти!
— Ну, давай прихоти, — сказал он, перебирая какие-то
косточки у нее на спине. — Буду выполнять!
У нее оказалось изумительное тело — сильное и в то же время
очень женственное.
Где-то когда-то у каких-то китайцев он читал про два символа
вселенской гармонии — зеленого дракона и белого тигра. Она была как зеленый
дракон и белый тигр.
— А какими единоборствами ты занималась?
— М-м?..
— Ты сказала мотоциклисту, там, у подъезда, что занималась
восточными единоборствами.
— Угу.
— А какими?
— Зачем тебе? — спросила она и потянулась.
Зеленый дракон и белый тигр пришли в движение.
Он провел рукой вдоль совершенной спины.
— Как зачем? — спросил он, ладонью чувствуя каждое ее
движение. — Я же ничего про тебя не знаю. Ты.., расскажи мне.
И она промолчала.
Она промолчала, и он ничего не заметил бы, если бы не новое
знание жизни, которое он только что получил. Знание о скоротечности и одном
мгновении.
Все было прекрасно, как будто сказала ему она. Ты был мне
нужен, и я была тебе нужна. Все получилось именно так, как должно получиться, а
это большая редкость! А больше ты ничего не жди. Больше мне нечего тебе дать. У
меня есть собственная жизнь, скоротечная, сотканная из мгновений, и я не могу
ее тратить на тебя.
Тебе не нужны мои единоборства, а мне нет дела до твоих
огнестрелов!
И нам не нужно узнавать друг друга, потому что этот миг
прошел, а другого такого не будет.
На него словно опрокинулось корыто с ледяной водой. Он
осторожно подвинул ее, сел на диване и взялся за голову.
Катя Самгина недовольно завозилась, задрыгала ногами,
привалилась к его бедру, пристроила ладошки, а на них щеку и ровно задышала.
Там, куда попадало ее дыхание, ноге становилось щекотно.
Он потянулся, стараясь не тревожить ее, и накинул на нее
диванное покрывало.
Ему было плохо. Так плохо, что даже затошнило.
— Ты подожди, — негромко сказал он сам себе. — Ты.., не
торопись. Может быть, еще и обойдется!
Но никогда ничего не обходится, он знал это точно! Ничего не
обойдется и на этот раз — что там у нас с писателем Галапагосским насчет теории
людей и крокодилов?!
Но она не крокодил, и он точно это знает! Она человек, и не
чета многим! Она добра, справедлива и великодушна, но она никогда не будет.., с
ним. Она получила его, и больше он ей не нужен, и в этом не было бы ничего
ужасного, если бы он только знал, как теперь будет жить.., без нее.
А он не знал.
Постояв на краю мира с ней на руках, он понял гениальность и
трагичность замысла.
Ты совершенен и свободен, когда она с тобой. Когда общая
кровь ревет в ваших общих венах, общая вселенная распускается странными цветами,
а общие крылья выдержат вас обоих. Ты ничто, когда ты один и у тебя свободны
руки. Ты можешь махать ими сколько угодно — они все равно не превратятся в
крылья.
Он растерянно посмотрел на Катину голову на своем бедре и
потрогал ее волосы, тяжелые и прохладные на ощупь.
Что он станет делать, если ее не будет с ним?!
Нет, не так. Что он станет делать, когда ее не будет с ним?!
Опять займется измышлениями относительно людей и
крокодилов?! Опять его начнет занимать вопрос, кто из нежных созданий, попавшихся
ему на пути, более крокодил, а кто менее? Опять он станет выбирать, с кем
именно из крокодилий, — а может, повезет, и они окажутся приличными людьми! —
он хочет провести какое-то количество времени, отпущенного ему на жизнь?!
Зачем?! Зачем?!
— Почему ты так тяжело дышишь? — спросила сонная Катя
Самгина, без которой он теперь не знал, как жить. — У тебя тахикардия?
Он молчал и гладил ее по голове, и она вдруг встревожилась,
приподнялась и села, свалив на пол плед.
— Что с тобой, Максим?
— Все отлично, — фальшивым, ненатуральным, балаганным
голосом сказал он. — Я просто думаю.
— О чем?
— О работе. О трупе. О том, почему тебя хотели убить, —
выдал он стандартный набор. — Ты.., хочешь спать или можешь со мной поговорить?
— Я-а? — протянула Катя, рассматривая его. — Я, конечно,
могу и поговорить, но спать я тоже хочу. Слушай, давай спать вместе, а? Этот
диван раскладывается? Я вот так пристро-о-юсь, и не будет у меня никаких
кошма-аров!
И она опять стала возиться и укладывать голову ему на бедро,
и он спросил беспомощно:
— А почему мы не можем пойти в спальню?
Она перестала пристраиваться, опять уселась и посмотрела на
него.
— Потому что ты там наверняка спал со всякими другими
женщинами, — сказала она совершенно спокойно. — А мне не хочется.., занимать их
место. У меня есть свое, вот здесь, на диванчике. Или здесь ты тоже с
кем-нибудь спал?
Он отвернулся от нее. Нога, к которой она только что
пристраивалась, живая, теплая, волосатая мужская нога, вдруг превратилась в каменную,
как лапа у сфинкса.
— Максим?..
Он мягко отстранил ее, поднялся и нашарил на полу свои
полосатые трусы.
— Давай поговорим, — сказал он голосом оперуполномоченного и
рывком натянул трусы, как будто заковал себя в латы! — Времени совсем нет! Я
утром рано уеду, и… Но, в общем, ты только, пожалуйста, завтра меня дождись.
