— Посмотрим, — пробормотал Максим Вавилов. — Поехали,
разыщем твоего мотоциклиста! В том же подъезде на первом этаже, говоришь?
— Это не я говорю, это мне соседи сказали, когда я про
мотоцикл стал спрашивать! Нет ли у вас в подъезде кого на мотоцикле! Ну, они
мне и сообщили, что в дворничихиной квартире живет один.., мотоциклист!
Почему-то Максим был уверен, что мотоциклист окажется дюжим
байкером в бандане, косухе и высоких шнурованных штиблетах, но дверь квартиры
на первом этаже открыл бледный худосочный юноша с бородкой и вьющимися
волосами, которых было гораздо больше, чем требовалось, из-за чего он напоминал
Карла Маркса из сериала «Юность гения».
— Вы ко мне? — спросил он и прищурился на Максима. — Или к
тете Ане? Так она здесь не живет давно!
— А вы почему дверь открываете и не спрашиваете, кто пришел?
— неприятным голосом начал Максим Вавилов. — Вы что, не знаете, какая у нас
криминогенная обстановка?
Юноша вдруг сильно перепугался. Так сильно, что даже сделал
попытку закрыть дверь перед самым носом у оперов.
— Так не пойдет! — Максим тихонько приналег плечом и
протолкнул юношу внутрь. — Мы все равно уже здесь!
Тот переводил взгляд с одного на другого и отступал в
комнату. Впрочем, отступать было особенно некуда — два шага, и стена,
заклеенная страшными желтыми обоями. Юноша прижался спиной к стене и выговорил
с усилием:
— Это не я! Это не я, говорю же вам!
— Не вы? А кто тогда?! — грозно продолжал Максим Вавилов,
наступая на него. Впрочем, наступать было особенно некуда. Два шага, и он
очутился почти вплотную к юноше, так близко, что стало видно, как двигается
щетинистое горло, как будто он с усилием пытался проглотить собственный кадык.
— Н-не знаю! Я не знаю, может, она сама! Но точно не я! Я
когда подъехал, он уже был, и она стояла! А я только подъехал!!
— Все тютелька в тютельку! — с удовольствием сказал за
спиной у Максима Вова Бобров. — Слышите, шеф?
— Только не убивайте меня! — тихо попросил юноша. — Прошу,
не убивайте! Я могу уехать, прямо сейчас! Я уеду, и никто ничего не узнает!
Только не убивайте, мать не переживет!..
— А вы только не плачьте, — попросил Максим Вавилов. —
Терпеть не могу, когда дети плачут! Вы в комнату пройдите. Пройдите, пройдите!
Не отрывая спину от стены, юноша бочком прополз крохотный
коридорчик, нервно кося глазом на оперов, и все они оказались в комнате, где
почти ничего не было, кроме мотоцикла, стоявшего прямо посередине.
Мотоцикл сверкал хромированным железом, усмехался
отвратительными и страшными драконьими мордами, источал непередаваемо мужской
запах бензина и масла, лоснился кожей сиденья. На полу возле окна на газетах
были разложены инструменты, тоже сверкающие и тоже в идеальном порядке, а еще
каска, нелепые наклейки, колесные спицы и какая-то мотоциклетная дребедень. Под
батареей в уголку скатан тюфячок, и все. Больше в комнате не было ничего. То
есть на самом деле ничего!
— Ты кто? — спросил Максим Вавилов, оглядев жилище. — Как
тебя зовут?!
— Савченко Василий Игнатьевич.
— А паспорт у тебя есть, Василий Игнатьевич?
Юноша быстро кивнул.
— Покажи, — предложил Максим Вавилов.
Василию Игнатьевичу оказалось девятнадцать лет, и он прибыл
из города Саратова, что на Волге-реке.
— Давно приехал? Из Саратова?
— Го.., год скоро, а что?
— Чем занимаешься в столице? Ну, когда голых покойников
возле подъезда не находишь?
— Вы меня убьете, да? Я знал, знал!.. Я не хотел! Я ей
говорил, что не надо, а она все равно!.. Я ей говорил, что нельзя, а она!..
— Что она?
— Она все равно в милицию позвонила! Я ее просил, чтобы не
звонила, а она — нет, нет, мы должны! Дура, блин!! — вскрикнул юноша фальцетом,
запустил обе руки в шевелюру и рванул изо всех сил.
Опера переглянулись, и Максим вдруг вздохнул свободнее.
Значит, она звонила в милицию, а этот юноша говорил ей, что
звонить нельзя?! Так получается?!
— Вы меня только не убивайте! — причитал Василий Игнатьевич.
— Я ее знаю, она на третьем этаже живет, или на втором! Мы ее найдем, а я уеду!
Вы ее найдите, а я ни при чем! Я когда подъехал, он уже лежал, а она рядом
стояла!..
— Ты расскажи подробно, — посоветовал Вова Бобров. — Что ты
кричишь!
— Я не знаю подробно! Я подъехал, а он лежал, а она над ним
стояла и все про милицию говорила!
Максим Вавилов обошел мотоцикл, осмотрел со всех сторон —
юноша шарахнулся от него, когда он придвинулся слишком близко, — подошел к окну
и провел по подоконнику пальцем.
После чего нагнулся, оторвал от газеты, разложенной на полу,
изрядный кусок, протер подоконник и сел. И похлопал ладонью о ладонь, стряхивая
пыль.
— Ты не правильно рассказываешь, я просил подробно, —
доверительно сказал он юноше. — Давай так. Ты где работаешь?
— Нигде!
— Учишься?
— Нет!
— А чем живешь?
— В.., каком смысле, а? Я.., просто живу!
— Отхожий промысел у тебя какой, Василий Игнатьевич?
— А?..
— В смысле, делаешь ты чего?! — повысил голос Максим
Вавилов. — Зарабатываешь чем? Мобильники у прохожих тыришь?
— Вы меня только не убивайте, — снова заговорил юноша. Глаза
у него были совершенно стеклянные, зрачки расширенные, и Максим вдруг подумал,
что он, должно быть, ширяется, но так, по мелочи. — Вы только не убивайте, я не
виноват ни в чем, ни в чем! Это все она!! Она уже стояла, когда я подъехал, и
хотела милицию вызвать, а я ей не давал, ей-богу, не давал!
— Ты меня слышишь? Деньги на жизнь и на эту пукалку где
берешь, Василий Игнатьевич? Или, может, тебе умыться пойти?
— Умыться? — переспросил юноша. — Зачем? Перед смертью?..
Максим отвернулся от него и стал смотреть в окно, на пыльный
августовский бульвар, по которому шли мамаши с колясками, старухи с сумками и
просто прохожие, и он вдруг подумал, что рабочий день в разгаре, но почему-то
никто не работает, а все идут по своим делам по Сиреневому бульвару! Толстая
тетка с лотка продавала баклажаны и яркие стручки болгарского перца, к ней стояла
небольшая очередь из мамаш и старух, должно быть, дешево продавала!.. Листья
летели, и было понятно, что, несмотря на жару, уже август, и лето кончается, и
впереди ничего хорошего нету — дожди, мрак, холод, дрожащие на ветру голые
ветки, лужи под ногами, мокрые спины и зонты в метро, унылые дни.
