– Ты меня задолбала, серьезно тебе говорю! Мне не нужны часы!
– А что… тебе… нужно…
– Остальное!
– Какое – остальное…
– Слушай, ты, сука! – Он следил за ее глазами – они то и дело теряли осмысленное выражение. – Я хорошо понимаю, что ты будешь молчать до последнего, дело того стоит. Но это тебе дорого обойдется. Я ведь просто так не уйду. Она нуждалась в деньгах. Деньги у нее появились. Она что-то продала тебе. Говори – что?
– Ча-сы… – Она с ужасом смотрела на него. – Только… ча… сы…
Он снова взял ее за подбородок. Она так и выгнулась в кресле, словно ее ударило током, закрыла глаза, затряслась. Ему стало противно, и он едва не отпустил ее, но сдержался. Снова повторил:
– Что она тебе принесла? Если опять скажешь, что часы, я тебе голову разобью, клянусь! Я не шучу, ты меня достала! Тебе все равно деваться некуда, отвечай! Что? Почему ты молчишь?
Она так и сидела с закрытыми глазами, только ресницы дрожали – мелко-мелко.
– Она тебе пообещала какие-то проценты от продажи? – продолжал он. – У тебя ведь не может быть таких денег, чтобы ты могла это купить… Может, она дала тебе это на реализацию? Просила продать? Ну, что это было?
Она молчала. Он в отчаянии повторил:
– Что? Что? Скажи! Она тебе пригрозила, если ты кому-то скажешь? Да? Не бойся, она тебе ничего не сделает. Ты должна мне ответить, то, что она тебе принесла, это мое, мое собственное! Она у меня украла, принесла тебе! Ну, отвечай!
– Я тебя не понимаю… – Калека говорила медленно, с одышкой, с трудом подбирая слова. – Я тебя просто не понимаю. Я ничего не могу тебе сказать… Не знаю, что она у тебя украла. Часы?
– Я тебя предупреждал? – почти ласково спросил он. – Если ты опять начнешь мне заливать про часы… Я больше не могу этого слышать!
– Но про что еще мне говорить?.. Больше ничего не было!
– Тебе жить надоело? – Эта угроза вырвалась сама собой.
Однако в тот миг он был готов придушить ее голыми руками. Он видел, что девица не собирается ему ничего рассказывать. Ничего – хотя все ее лицо было забрызгано кровью, губы тряслись, а глаза стали совершенно бессмысленными. Это приводило его в отчаяние. Он не представлял себе, что нужно, чтобы она заговорила. Бить ее снова? Пока она не дойдет до предела? А где этот предел? И ему противно лишний раз к ней прикасаться. Только теперь он обратил внимание, что его белая рубашка тоже в крови. И уж конечно, на руки было страшно смотреть. А эта тварь сидела перед ним и молчала. Он больше не мог этого выдержать – в отчаянии поднял руку и сказал:
– Тебе это нужно! Я понял, что тебе нравится, когда тебя бьют, иначе ты давно сказала бы! Отвечай сейчас же, говори!
Девица покачала головой и тихо ответила:
– Ты просто маньяк. Я не знаю, что она у тебя украла, но знай, что я ее ненавижу так же, как и ты, и даже больше. Если бы могла тебе что-то дать против нее, я бы это уже сделала.
– Что ты болтаешь? – скривился он. – Не вешай мне лапшу на уши, умница! Я тебя ясно спрашиваю.
– Господи, как ты не понимаешь, что я ничего не знаю! – простонала она. – Ну бей меня, бей калеку! Давай, герой! Давай! Спелся с этой сукой, это она тебя подослала, я теперь догадалась! Что ты мне плетешь про бриллианты, никаких бриллиантов я не видела… Были только часы, вот они, в шкафу, можешь взять их так. Не нужны мне твои паршивые деньги!
– Вот ты как заговорила?! – Он снова замахнулся, но она, словно не замечая этого, взахлеб продолжала: – Она меня узнала, еще расспрашивала, стерва… Я ее тоже узнала сразу… Она тебя натравила на меня, да? Сука… Не добила меня тогда, решила теперь прикончить?! За что?! За что она меня ненавидит?!
– Очумела, что ли? – Он наконец прислушался к тому, что она говорила, и это показалось ему странным. – Что она тебе сделала? Ты про Лизу, что ли, говоришь?
– А про кого еще!
– Она что, подстроила тебе какую-то подлянку? Ты же ее просто ненавидишь!
– А ты как будто не знаешь, что она мне подстроила! – в ярости крикнула девица. – Я все поняла, можешь не сомневаться! Она решила поиздеваться надо мной? Да? Или еще и ограбить? Подослала своего хахаля? Молодец девка… Только не понимаю, зачем ей это нужно.
– Да что она тебе сделала? – взорвался он. – Можешь хоть это сказать нормально?!
– Не буду! – отрезала инвалидка. Она уже пришла в себя, говорила быстро, смотрела зло и по-прежнему проницательно. – Хватит надо мной издеваться! Если пришел грабить – грабь! Все в шкафу, бери, тащи к ней… Только пользы вам не будет! Ты что думаешь, меня защитить некому?!
– А ну заткнись! – приказал он. – Хватит мне заливать! Это ты выдумала про подлянку, Лиза тебе ничего не делала! Можешь не стараться, все равно не поверю!
– Это почему?
– Да потому что она к тебе пришла, морда ты страшная! – холодно ответил он, вскидывая бровь. – Значит, доверяла тебе, значит, ничего тебе не сделала, иначе не пришла бы.
– Да она не знала, к кому идет! – возразила та. – Ее же привели ко мне! Она только тут все поняла.
– И опять соврала, – издевательски оборвал ее Феликс. – Не пришла бы она с таким делом к незнакомому человеку!
– Ха, это ты так думаешь! – фыркнула она. – А вот она пришла! Часики продать… А вот теперь я думаю, может, она знала, к кому идет? Может, искала меня? Только зачем, не понимаю! Если бы я ее искала, тогда ясно зачем, мне ей должок следует отдать… А тут наоборот!
– Что за должок? – забеспокоился Феликс.
– А вот! – Она указала на свои ноги. – Смотри какие! Это из-за нее!
И пока Феликс рассматривал ее ноги, пытаясь понять, какое отношение они имеют к Лизе (некстати вспомнились ноги Лизы – стройные, совершенной формы, той формы, которая ему нравилась), девица рванула из кармана пистолет и сунула дуло прямо ему в лицо.
– Все, сучонок! – услышал он, и больше ничего не слышал. Все происходило как в немом кино, и так же быстро, и немного комично – дуло пистолета, прыгнувшее прямо ему в подбородок, его движение головой – в сторону, бросок его руки, накрывающей лицо девицы так, что она ослепла, движение ее пальца на спуске, у него перед глазами, и еще какое-то его собственное движение, которого он даже не уловил, – и вот пистолет падает – падает на колени девице, та судорожно сжимает их, одновременно пытаясь увернуться от его ладони, которая закрыла ей глаза и нос, и вот пистолет у него в руке, в левой, очень неудобно, он не умеет стрелять, он не умеет, не умеет, не умеет…
Не было выстрела – Феликс его не слышал. А было лицо девицы, с которым случилась ужасная вещь – посередине, на месте носа, появилась дыра. Он тупо смотрел на эту дыру, пока его не вывернуло прямо ей на колени. Тогда он отскочил в сторону, все еще сжимая в левой руке пистолет. Больше всего в этот момент его почему-то волновало то, что он весь в собственной блевотине – ужасно неприятно! Надо помыться. Рубашку можно выбросить. Она вся в крови. Как тут душно, Боже мой… Матерь Божья, Пресвятая Дева, помоги мне! Надо помолиться, как учила бабушка… Она говорила, что если от души помолишься, все пройдет. Главное – не переврать слова. Если правильно произносить слова, все наладится. Ave, Maria! Gratia plena, Dominus tecum, benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructas ventris tui Jesus. Все, больше он не может, его снова тошнит, бабушка! Как там дальше, Боже мой, славься, Мария, Пресвятая Дева, благословенна ты в женах и благословен плод чрева твоего – Иисус… Он не помнит дальше, забыл, все скверно, никто ему не поможет, пистолет выпал из его руки.
