Две двери остались безмолвными. Третья открылась На пороге стояла старуха в малиновом фланелевом халате. Она с недоумением смотрела на растерзанную, облитую чаем Аллу.
— Ради бога! Я ваша соседка! — крикнула та, прорываясь в квартиру. — Заприте! Так, так! Теперь вызывайте милицию! Меня хотели убить!
Глава 11
— Вы меня с ума сведете, — Голубкин стоял перед постелью, на которой корчилась в рыданиях растрепанная, потерявшая всякое присутствие духа девушка. — Ну, что опять?! Я ведь все бросил!
Он, и в самом деле, сорвался с рабочего места в самое горячее время, как только ему позвонила перепуганная старуха и еле проговорила, что ее соседку, снимающую квартиру, только что пытались убить. Теперь та сидит у нее, боится выходить, все время плачет и просит позвонить ему, Петру Афанасьевичу. Сперва Голубкин хотел послать бабку к чертям и дать ей совет обратиться в органы по месту жительства, но, услышав имя Пивоваровой, разом взбодрился.
— Ей что, так плохо, что она сама не может говорить? — спросил он, прижимая трубку щекой к плечу и нашаривая в ящике стола ключи от машины. — Как ее пытались убить? Она ранена?
Старуха сообщила, что девушку ударили в голову. А кто и чем, тем более за что — ей неизвестно. Девушка только плачет и просит, чтобы он приехал поскорее. Голубкин выругался про себя и бросился по указанному адресу. И вот теперь стоял перед Аллой, тщетно пытаясь ее успокоить. Старуха испуганно отиралась на заднем плане. Дверь она отперла только после того, как Голубкин показал в «глазок» удостоверение.
— Ну, куда ударили?! — Он терял терпение. Эти истеричные всхлипывания выводили его из себя.
— Вот… — Это было первым вразумительным словом, которого удалось от нее добиться. Алла убрала руки, и Голубкин увидел припухшее от слез лицо.
— Сюда? — Он склонился, внимательно осматривая покрасневший участок кожи чуть выше переносицы. — Ладно, это не беда. Место не опасное, тут крепкая кость. Хотя; на фоне сотрясения мозга…
— Голова кружится! — пожаловалась та тоном больного ребенка. Голубкин вздохнул:
— Еще бы не кружилась. А чем ударили? Когда?
Кто? — Он обернулся и увидел старуху, которая со жгучим любопытством прислушивалась к их отрывистому диалогу. — Аллочка, пойдем-ка к тебе! Ну, чего ты боишься? Я ведь с тобой!
— Ау вас есть… — та проглотила слезы и шепотом докончила:
— Пистолет?
— Есть, успокойся Большое спасибо, — он кивнул на прощание хозяйке квартиры, ведя Аллу под локоток к порогу. — Может быть, еще пообщаемся. Всегда приятно знать, что остались еще на свете неравнодушные люди! Я, может быть, к вам еще загляну!
Это обещание мало обрадовало соседку. Она торопливо заперла дверь, бросив напоследок в щелку опасливый взгляд.
— Вы меня просто спасли! — прорыдала Пивоварова, оборачиваясь к старухе и судорожно утирая слезы ребром ладони. — Она ведь убить меня хотела! Молотком!
— А, чш-чш… — Голубкин крепко обнял ее за плечи и быстро увел. Ему вовсе не хотелось, чтобы Алла исповедовалась всему дому. — Сюда? Открыто. Постой тут.
Он прислонил девушку к стене, бегло осмотрел крошечную квартиру — много времени на это не потребовалось. Заглянул даже на балкон, и его лицо обожгла жесткая ледяная крупа — погода снова испортилась.
Затем позвал девушку. Та вошла так нерешительно, будто ее пригласили посетить вольеру с дикими зверями.
— Ну присядь, — Голубкин обращался с нею отечески-нежно. Если бы во время первого свидания с Пивоваровой ему сказали, что он может испытывать к этой эксцентричной девице теплые чувства, он бы покрутил пальцем у виска. Но этой девчонке что-то уж очень не везло. — Голова ничего? Может, «скорую» вызвать?
Сильно ударили?
— Нет, так… — Та постепенно приходила в себя. — Не надо «скорую»… Я просто перепугалась. Сами подумайте — приходит к тебе методист с кафедры и вдруг бьет чайником между глаз! Она меня еще и ошпарила!
— Жанна? — вырвалось у него. Алла кивнула и тут же схватилась за висок. — Тебя ударила Жанна? Постой, ты говорила про молоток?
— До этого не дошло, слава богу! — Девушка оправила на себе легкий халатик, будто впервые сообразив, что она не одна, и распахнутые полы показывают слишком многое. Это зрелище мало кого могло соблазнить, но как известно, ни одной женщине не запрещено надеяться… Алла даже покраснела. Голубкин незаметно улыбнулся. Эта девчонка его положительно смешила.
— Молоток она достала потом; принесла с собой!
Вы представляете?! Она собиралась меня убить! Так и заявила! И только за то, что я в субботу что-то ляпнула про Боровина! И в понедельник, во время обеденного перерыва, это была тоже она!
— Жанна так и сказала? — Голубкин склонился над креслом, где дрожала перепуганная девушка. — Она призналась?
— Она… Вроде нет, но ведь и так ясно! А это?! — Та указала т пол, где лежали осколки:
— Вот это был чайник, носик откололся. Может, вам и смешно, что меня по морде били чайником, как в дурацкой детской песенке, но он тяжелый, и она вовсе не шутила!
— Никто не смеется, — серьезно заметил Голубкин.
— А это — хозяйская ваза. — Алла взглянула на бурые глянцевые черепки, разлетевшиеся по всей комнате. Судорожно всхлипнула, ее передернуло. — Эту штуку я никогда не любила, все хотела убрать подальше с глаз. Хорошо, что не убрала! Я запустила в нее первым, что попалось, угодила в плечо. Только потому она не успела пустить в ход молоток! Никогда бы не подумала, что могу ударить человека"!
Она было собралась снова расплакаться, но следователь ее остановил. Он сказал, что Алла вела себя очень правильно и разумно, обороняя свою жизнь. Даже убежденный буддист не должен равнодушно сносить удары по голове! Девушка слабо улыбнулась, поднимая покрасневшие глаза:
— Я в тот момент ни о чем таком не думала. Я, действительно, спасала свою жизнь! И откуда только силы взялись! Сейчас кулак сжать не смогу… Режьте, бейте — все равно… Но скажите — за что она меня?! За пару слов?! Приехала, не поленилась! И с молотком! Значит, заранее решила убить?!
— Аллочка, вы раньше не враждовали?
— Никогда, — та окончательно пришла в себя, прерывисто вздохнула и пригладила растрепанные косички. — Я ведь сто раз говорила — ни с кем не ссорилась! Это мой жизненный принцип! С Боровиным были неприятности, но я их не афишировала. Сказала раз в жизни то, что думала о нем, и вот… Напоролась…
Она осторожно дотронулась до покрасневшего участка кожи на лбу.
— Что же мне теперь делать? Вы говорили мне, что дело пустое, не стоит даже шума поднимать. Но теперь-то все ясно?
«Ясно! — с раздражением подумал Голубкин. — Да, но только вот что ясно? Метод убийства — один. И эта психованная методистка явно готова на многое. Плюс — Боровина убили точно так же. Удар по голове. Но тогда били в нужное место, а эта дура с кафедры молотит, куда попало! И где она теперь? Удрала из Москвы? Покончила с собой? С нее станется!»
