Голубкин поежился на своей подушке, с непривычки ему было неудобно сидеть. И вообще, все выглядело как-то странно — экзотическое заведение, эта девица, он сам — без ботинок.
— Ну, версии есть. Боровин требовал взятку?
Алла иронично рассмеялась:
— Он-то? Никогда в жизни! Другие, да, бывало Но это к делу не относится, и фамилий я вам не назову.
— Я веду дело не о взятках, а об убийстве, — напомнил Голубкин, и девушка хмуро потупилась.
— Вот именно, — сказала она. — С этого и нужно было начинать. Я, собственно, позвонила вам потому, что хотела сообщить — я рада его смерти.
Следователь так и подскочил.
— Что?! Из-за отметок?!
— Плевала я на отметки! — Та махнула сухонькой рукой, увешанной браслетами. — Кто сейчас из-за них переживает? На работу все равно возьмут не по диплому, а по знакомству. А знакомства у меня есть. И работа есть.
Она взглянула на часы и поморщилась:
— Я ведь могу опоздать!
— Кого снимать-то будем, если не секрет? — поинтересовался Голубкин.
— Одного певца. Вам неинтересно. Он тут на гастролях, и я точно знаю, когда он выйдет из гостиницы.
Заснять бы — со шлюхой или нет? Он этим славится. — Алла деловито копалась в сумочке. — Скорее всего, с бабой. Прошлой ночью я чуть было его не подловила, но вот подляна — пленка кончилась!
— А зачем вы занимаетесь этим делом, если учитесь на переводчика?
Алла съела еще кусок творога и сообщила, что в настоящее время она со своим будущим еще не определилась. Вообще-то, у нее много проектов. Журналистика, художественное фото (но тут придется подучиться). А насчет переводческой карьеры она сомневается.
— Предложение превышает спрос, — веско сказала она. — Да и Боровин отбил у меня охоту к итальянскому. Как подумаю о нем — простейшие вещи из головы вылетают.
— Вроде «любовь, любить велящая любимым…» — козырнул свежими познаниями следователь.
Пивоварова даже отшатнулась. Она резко стянула шнурок на сумочке и после паузы спросила, «откуда ему об этом известно?». Голубкин усмехнулся. Нет, сегодня положительно был его день!
— Известно. — Он видел, как девушка нервно теребит кончики своих косичек, украшенных бирюзой. — Уже успел кое с кем пообщаться. Вы были на той лекции? На последней, которую он успел прочесть?
— Д-да, — выдавила та.
— Он читал эти стихи?
Алла кивнула и оставила в покое истерзанные волосы. Машинально поправила косынку и уже совсем иначе посмотрела на Голубкина. В ее взгляде было отчаяние:
— Зачем я только вам позвонила? Когда вы дали свой телефон, у меня рука не поднималась его переписать… Но я переписала. Мне так трудно говорить об этом… Боровин ко мне приставал.
Голубкин промолчал. Эта девушка думала, будто ее «страшная тайна» представляет какой-то интерес. Потому и ломалась. А он, выслушав показания вроде: «Святой человек, взяток не брал, ни к кому не клеился», а также услышав своими ушами чей-то возглас: «Допрыгался!», сразу понял — дело нечиста Не могли убить святого человека, не ограбив. Значит, кого-то он сильно достал. Причем очень сильно! А стало быть, свидетели либо врут насчет его моральных качеств, либо не все знают.
— Приставал? Давно?
— Всегда, — прошептала Алла, снова копаясь в сумочке. Ее маленьким сухим ручкам нужно было чем-то заняться — иначе она начинала их судорожно ломать. — Как только я поступила в институт, так и началось. Он завел меня на кафедру, и…
Она была тогда очень наивна и даже сперва не поняла, о чем зашла речь. Посидела рядом с уважаемым, симпатичным преподавателем, который годился ей в отцы, а то и в дедушки. Выслушала его легкую критику насчет качества ученических переводов, приняла все безропотно. Потом речь зашла о том, что неплохо бы позаниматься дополнительно. Тут двадцатилетняя Алла, при всей своей неопытности, учуяла, что разговор заведен неспроста. Однако она решила, что речь идет лишь о замаскированной взятке — платных уроках. Ее родители могли бы их оплатить…
— Но он хотел вовсе не этого, — уже утирая слезы, продолжала девушка. — Я и не поняла сперва… Думала, дело в деньгах! А когда сказала, что могу платить, он заявил, что денег не возьмет!
Рука Боровина мягко опустилась на ее колено и легко его погладила. Тут девушка замерла. Ее даже затошнило от волнения. Она не отличалась ни красотой, ни развязностью и маскировала свою неопытность и неприкаянность экзотическими нарядами. Так ей было легче пережить то, что в двадцать лет у нее все еще не было парня. Но Боровин… Это был точно не ее герой!
— Я просто не понимала, что делать, — Алла всхлипнула и докрасна растерла глаза мокрым платком. — Он же был моим учителем!
— Во мне живет и горек мне сейчас Ваш отчий образ, милый и сердечный, того, кто наставлял меня не раз. — Следователь заглянул в бумаги, но в следующую секунду торопливо затолкнул их в портфель. Ему пришлось отпаивать девушку остывшим чаем. На них уже поглядывали, но пока не подходили. Алла с трудом сделала глоток и чуть не захлебнулась:
— Откуда?..
— Эти стихи? Да так, интересуюсь литературой.
Люблю Данте, — прилгнул Голубкин.
— Боже мой… Он тоже читал это…
Девушка выхватила у него чашку и залпом осушила ее.
— Простите! Это все ужасно. Тогда я сразу сказала ему, что на такое не пойду, что он мне не нравится, что… — Она откашлялась и выплюнула на ладонь размокший белый цветочек, полоскавшийся на дне чашки. — Может, я была резка! Но в тот-момент иначе сказать не могла, просто не умела еще… Дипломатии ведь тоже нужно учиться!
— И вы совершенно правы, — поддержал ее Голубкин. Девушка нравилась ему все больше.
— Я не помню, что ему тогда еще наговорила! — продолжала та. — Наверное, была груба. — А кто вас может за это обвинить? — Он подумал, что его двенадцатилетней дочке, возможно, вскоре тоже придется столкнуться с подобными домогательствами. Когда пойдет учиться. И полностью понял переживания этой странной, явно изможденной диетами девушки, которая сейчас прикрыла лицо трясущимися пальцами.
— Ну, наверное, я перегнула тогда палку, — прошептала Пивоварова. — Нужно было иначе. А я не сдержалась. И он меня возненавидел.
— Из-за этого и занижал оценки?
Та кивнула. Голубкин задумался и заглянул в свои записи. Потом спросил, были ли еще подобные случаи?
Алла о таком слышала?
— Его не любили. Не все, но в общем… — Девушка торопливо съела последний кусочек соевого творога — будто боялась, что собеседник выхватит его у нее из-под носа. — К нему, относились настороженно. А больше я ничего не знаю. Вы же просили просто рассказать о том, каким он был? Вот я и…
