Голубкин запер машину и пошел за девушкой. Ему было неловко находиться ;рядом с таким экстравагантным персонажем. Он пытался сделать вид, что идет сам по себе. В дочки, по возрасту, свидетельница ему не годилась — ну хоть так, никто не подумает, что придурок-папаша так ее воспитал, что девица таскается в подобном виде. В жены она годилась вполне. Но тут уж вообще мрак! «Скажи мне, кто твоя жена, и я скажу, кто ты!» — вспомнил Голубкин свой давний (и собственный) афоризм. Некоторые любят экзотику, но он-то предпочитал классический стиль. Его супруга одевалась по принципу — «белая блузка, черная юбка». «Тебе бы еще китель с нашивками — и вперед, в гестапо, фройлян Барбара!» — говаривал ей муж, который обожал фильм «Семнадцать мгновений весны».
— Это здесь, — внезапно остановилась девушка.
Голубкин едва на нее не натолкнулся, резко остановившись. — Тут мило!
Следователь хладнокровно разделся и уже менее хладнокровно разулся в обширной, но пушной гардеробной. С облегчением заметил, что носки целы и даже одного цвета. За первое сказал «спасибо» жене, за второе — себе. Им прислуживала щупленькая девушка, закутанная в сиреневую шаль. То было одновременно и кафе, и магазин. За спиной у девушки высились полки с банками, наполненными чаем. С потолка свисали колокольчики, украшенные красными кистями, деревянные и каменные четки, амулеты. Целый стеллаж был занят коробками с благовониями.
— Тут есть индийские, таиландские, цейлонские, малайские и бирманские благовония. А еще тибетские и китайские, — сообщила Пивоварова, которая чувствовала себя в этом кафе как рыба в воде. — Словом, все!
Я больше люблю тибетские. Вот сейчас тут жгут калачакру.
Девушка указала на медный лоток, откуда спиралями струился тонкий голубой дым.
— Она способствует осознанию и реализации высшего божественного начала. И…
— Это не калачакра, а кайлаш, — приветливо поправила ее девушка в сиреневой шали.
— Мне все равно, — пробормотал Голубкин. — Один черт — пахнет немытыми ногами!
Пивоварова укоризненно на него взглянула:
— Вы просто не привыкли или больны. Признайтесь — что сегодня ели? Мясо? А пили? Я имею в виду алкоголь?
Голубкин вспомнил пиццерию и еще больше рассердился — только на себя или на девушку, понять не мог.
А та, проведя его в зал и усадив на пол, на цветастую подушку вместо стула, наставительно продолжала говорить о том, что мясо — яд, что с алкоголем непременно нужно завязывать, а чай и благовония выбирать с осторожностью. Следователь тряхнул головой — от дыма у него слегка помутнело в глазах — и осмотрелся. Он был в маленьком темном зале, где все окна прятались под плотными красными шторами. На полу в беспорядке валялись подушки, по углам стояли столики с посудой Один столик придвинули к ним, Пивоварова стремительно заказала чай с фруктово-соевым десертом. Голубкин потер висок и спросил, зачем она, собственно, ему звонила.
— Погодите, — она с трудом высвободила тонкую, голую до локтя руку из-под многочисленных шалей. — Я должна вам кое-что показать.
Ее голос стал очень серьезным, и Голубкин перевел дух. Оказывается, эта девица может говорить толково.
А он-то думал, что напрасно убил время!
Девушка тем временем достала из-под очередного слоя покрывал маленькую, расшитую бисером сумочку, похожую на мешочек. Развязала шнур, служивший замком, и, достав, протянула Голубкину синюю книжицу с золотыми буквами на обложке:
— Поинтересуйтесь.
Тот поинтересовался. Это была зачетная книжка Аллы Пивоваровой. Он бегло просмотрел странички — их было много, студентка училась на четвертом курсе.
«История Древнего Мира, русская литература восемнадцатого века, девятнадцатого, античная литература, английский язык, итальянский, теория перевода, история критики, семинары… Да к чему это все?!»
Пивоварова следила за ним, слегка сузив блестящие глаза. Она кивнула официантке, которая принесла чайник с зеленым китайским чаем и десерт, съела кусочек соевого творога и снова уставилась на Голубкина. Тот, окончив просмотр зачетки, протянул ее обратно:
— И что?
— Вы ничего не заметили? — Алла налила чаю — сперва ему, потом себе. Спрятала зачетку в сумочку. — Вам ничто в глаза не бросилось?
«Ты мне в глаза бросаешься, — подумал Голубкин, беря чашку. — Аж смотреть больно!»
— Вы обратили внимание на отметки? — Девушка кривовато улыбнулась. — Заметили, что я хорошо учусь?
— Ну и чудесно, — Голубкин сделал глоток, удивленно поднял брови, попробовал еще. Чай был странный — почти безвкусный, почти бесцветный, но после него во рту начинало пахнуть тонкими духами. На дне чашки виднелся белый, похожий на хризантему цветочек.
— Чудесно? — иронически переспросила Алла. — Да когда как. Я поняла — вы не сопоставили моих общих успехов с оценками по курсу итальянского языка.
— Так, вы о Боровине? — Голубкин окончательно протрезвел. Возможно, помог странный чай. — Я, в самом деле, не обратил внимания на оценки.
— Он меня попросту топил, — резко сказала девушка, запахиваясь в свои многочисленные шали, как будто озябнув. — Проходу не давал. Он был не из тех, кто ставит «пять» автоматом — если посещаешь все лекции.
— Это я знаю.
— Да? Кто сказал? — Она подняла было голову, но тут же снова отвела глаза и схватила себя за локти. — Не важно, впрочем. Вот вам факты. Я всегда посещала лекции. И не сидела там, как бревно с глазами, — я училась. И к экзаменам готовилась. И по спискам, которые диктовал Боровин, все прочитывала. И память у меня — лучше некуда. Спросите у других преподавателей, хорошая я студентка или нет? Посмотрите еще раз, какие у меня отметки! Пять, пять, пять! Ну, может быть, иногда и четверка. Но уж? это совсем редко. А у Боровина — три-два-три-два-два… И постоянные пересдачи! Он из меня все нервы вытянул!
У девушки слегка сел голос. Она резко допила чай и съела еще один кусочек творога.
— Думаете, конечно, — вот, тупая студентка пытается оправдаться! К ней, дескать, придирались! Но я же вас уверяю, что нет, нет! Когда он болел, и мы сдавали экзамены другому преподавателю, у меня были отличные баллы! А если бы вы видели, что устраивал потом Боровин! Он возвращался после сессии, просматривал наши результаты и всегда находил, что сказать против И уж тогда, тогда… Он бесился, что мне кто-то поставил пятерку! И мстил!
У нее даже слезы навернулись. Голубкин слушал молча. Первая неприязнь к Пивоваровой успела пройти. Эксцентричный вид молодой особы уже его не раздражал.
Во всяком случае, говорила она как нормальный человек и была очень взволнована. «В конце концов, каждый сходит с ума по-своему, — подумал он, осторожно пробуя кисленькую конфетку, резко пахнущую травами. — Лучше странно выглядеть, чем ненормально думать», — Он был ко мне несправедлив! — Алла вытерла глаза кончиком шали и прямо посмотрела на собеседника. — А как вы думаете, почему?
